Сурин Зиновий Давыдович

«Я родился в 1922 г. в деревне Староселье Шкловского района. Местечко было большое, около 100 домов, еврейских семей до 30. Была церковь, синагога, костел. Работало четыре кузнеца, помню двоих: мой отец Сурин Давид Залманович, родом из Круглого и Крашнер. Было трое сапожников. Один из них мой дедушка – Хаим Зегер. Второй сапожник был кравец, третий делал заготовки для обуви. Два извозчика, их фамилии Раяк и Пухович. У Раяка потом лошадь реквизировали, и он торговал в магазине продуктами. Был аптекарь – Наум. Три религиозных деятеля, в том числе раввин. В скобяной лавке торговала Шур. Был плотник Кролик. В местечке было много детей и молодежи.

В 1940 году я окончил 10 классов. Когда началась война, я уже служил в армии. Оставались дома мать, отец, 1889 г.р., брат Сема, 1929 г. р., сестра Эсфирь, 1936 г.р. и моя старшая сестра Брайна, окончившая к тому времени учительские курсы в Орше и уже работавшая учительницей. Рядом жили бабушка и парализованный дедушка – родители мамы по фамилии Зегер.

Когда началась война, отец запряг лошадь, привязал к телеге корову, сложили пожитки и собрались уезжать. Но пришла бабушка, расплакалась и не пустила свою дочь, мою маму. Она узнала, что в Орше нашего родственника Кролика, зятя маминой сестры, задавило поездом, когда он пытался уехать в эвакуацию. Ближе к вечеру папины приятели – милиционер Яковлев и учитель Алферов решили уехать на велосипедах и уговорили папу поехать с ними. Они были уверены, что семье ничего не будет, а отца, как коммуниста, сразу расстреляют. Так отец уехал на Урал, работал там кузнецом. Отец нашел меня, когда я лежал в госпитале. Потом он рассказывал, что, когда командир части, где я служил, прислал письмо, он начал его читать: «Ваш сын служил у меня в части, был одним из лучших командиров…». Увидев слово «был», он бросил письмо. «Был – значит, погиб!» А его друг из Староселья, который работал с ним молотобойцем, поднял листок, прочел дальше и закричал: «Твой сын живой. Он в госпитале лежит!» Мы встретились в 1944 г. Когда отец сказал, что семья осталась в Староселье, я понял, что их уже нет в живых.

После войны отец вернулся в Шклов и жил с землячкой Малкой Шур, бывшей партизанкой, до своей смерти в 1968 г. До расстрела немало старосельских евреев ушли в партизаны. Я помню, кроме Малки, женщину-партизанку по фамилии Раяк, которая была в партизанах вместе с детьми, Пуховича Арона. Они остались живы. Про многих погибших в сражениях и рассказать было некому.

Евреев Староселья расстреляли летом 1942 года. Сестра Брайна рассказывала, что примерно год после начала войны прожило село более-менее спокойно, даже корова дома оставалась, а немецкие танкисты стояли в их селе и никого не трогали.

Известия о расстрелах евреев в других местах до деревни, конечно, доходили. Когда знакомый сестры Малиновский заметил солдат, окружавший деревню, он предупредил ее. Брайна переплыла реку Березка и скрылась в лесу. Немцы стреляли по ней, но не попали. Сбежал по реке и брат Семка.

Всех евреев собрали в большом здании начальной школы. Продержали там ночь, а под утро повели на расстрел к специально выкопанным ямам. Расстреливал немецкий карательный отряд. Говорили, что это были эсэсовцы. После войны рассказывали, что местные сельчане снимали одежду с убитых, потом растащили и их имущество. Немцы никакие вещи не брали. Тогда погибла семья Зейгер: отец Хаим, дочь Лея с мужем, дочь Песя, дочь Сима и двое детей.

Вечером сестра вернулась в дом, встретилась там с братом. Они решили пробираться за линию фронта. Дошли до Смоленска. Брайна зашла в один дом, чтобы попросить еды, там сидели полицаи. Ее схватили. Она успела крикнуть брату, чтобы убегал. Сема вернулся в Староселье, жил там по баням и конюшням до 1944 года. Потом его все же кто-то выдал и брата вместе с еще несколькими скрывающимися евреями расстреляли у деревни Гвалтовник. Несколько раньше погибла у деревни Борки скрывавшаяся тетя Хая Кролик с восьмилетней дочерью Фирой. После войны на месте расстрела евреи поставили памятник. Он стоит на опушке леса недалеко от мест захоронений. Еще и сейчас можно рассмотреть заросшие елками холмики могил. Говорили, что похоронено там более 200 человек. Это не только евреи Староселья, но и их многочисленные родственники, съехавшиеся в это тихое место в начале войны, беженцы из Могилева, из других мест, в том числе из Западной Белоруссии.

Брайна была не похожа на еврейку, прекрасно говорила по-русски и по-белорусски. Под дулом пистолета ее заставили написать расписку в том, что она готова сотрудничать с немцами. За помощь в поиске партизан ей обещали жизнь. Сестру поселили в дом к предательнице, давали ей задания по выяснению партизанских связей и явок. Брайна никого не выдала и когда пришла Красная Армия, она была спокойна, никуда не уезжала. Документы с ее распиской сохранились и за подпись на документе ее осудили на 10 лет за предательство. Я служил на Дальнем Востоке, когда отец написал, что Броня нашлась в лагере под Магаданом. Она работала бригадиром в колхозе Эльген.

После заключения Брайна вернулась в Староселье вместе с мужем-белорусом. Детей у них не было. Они работали в колхозе. Брайна погибла в результате несчастного случая прямо на работе, она попала под машину.

Из архива могилевской инициативы «Уроки Холокоста»