Котляров Трофим Иванович

Воспоминания политрука 1 роты 3­-го батальона 477-­го стрелкового полка 161-­й стрелковой дивизии

Время испытаний

Ранним утром 19 июня 1941 года полки нашей 161-­й стрелковой дивизии в пешем порядке вышли из летних лагерей на р. Друть и форсированным маршем двинулись к Минску.

Шли очень быстро и, несмотря на жару и усталость, проходили за день по 50­-60 километров.

Проходившие через районные центры полки встречали духовые оркестры, и уставшие бойцы сразу же становились бодрее, запевали песню. В последнюю мирную ночь с 21 на 22 июня 1941 года батальоны нашего 477­-го стрелкового полка остановились на привал поздно вечером в поле, западнее районного центра Червень. Выставив охранение, уставшие бойцы и командиры расположились на отдых на земле, не успевшей еще остыть от дневного зноя, и никто из нас тогда не знал, что рано утром 22 июня 1941 года начнется Великая Отечественная война. Незадолго до восхода солнца со стороны Минска стали доноситься глухие взрывы, от которых под спящими бойцами вздрагивала земля, но мало кто из нас обратил тогда внимание на эти взрывы. С восходом солнца со стороны Минска послышался гул приближающихся самолетов. Много самолетов! На них хорошо была видна свастика и белые кресты. По всему полю, где мы отдыхали, послышалась команда – «Воздух! Рассредоточиться в укрытие!». На какие­-то мгновения наше командование было в недоумении: открывать по фашистским самолетам огонь или нет? Но уже в следующую минуту по ним ударили наши зенитные пушки, пулеметы, бойцы открыли огонь из ручных пулеметов и винтовок. Получив организованный отпор, фашистские летчики стали быстро набирать высоту и, прекратив обстрел, улетели на запад.

Так полки 161-­й стрелковой дивизии встретили первый день войны, встретили неожиданно, на марше, спеша к западной границе. Через несколько часов на привале мы слушали по радио выступление Молотова, о вероломном нападении фашистской Германии на нашу Родину.

В тот же день фашистские летчики пытались еще несколько раз совершить налет на наши полки, но мы теперь двигались с предосторожностями и своевременно принимали меры по отражению налетов вражеской авиации.

Придя в Минск, батальоны нашего полка стали занимать оборону. В период короткого затишья между боями мне приходилось быть на улицах Минска, и я видел, как горели целые кварталы многоэтажных домов, видел страшные разрушения, трупы жителей на улицах города. А через город на восток по шоссейной дороге Варшава–Минск–Москва непрерывным потоком двигались наши войска, боевая техника и сотни автомашин. Когда фашистские войска ворвались на окраину Минска, мы получили приказ отходить на восток и прикрыть отход наших войск. Из Минска 477-­й стрелковый полк отходил последним.

Мы отступали с боями, несли потери в основном от мин, т.к. не успевали окопаться, и осколки уносили многие жизни наших храбрых бойцов и командиров. Довелось воевать также и против эсэсовцев. Один бой длился более часа. Не добившись успеха, эсэсовцы бросили своих убитых и раненых, много оружия, боеприпасов и отступили. Большие потери были и у нас, т.к. отойдя на новый участок, мы не успели вырыть окопы для стрельбы лежа. После боя бойцы и командиры осматривали убитых эсэсовцев, смотрели на их снаряжение и оружие. Всех нас удивило то, как хорошо фашисты подготовились к войне. Эсэсовцы были одеты в черные мундиры, кожаные сапоги с широкими голенищами, за которыми были запасные диски к автомату. У каждого на поясе был кинжал, коробка с маслом и галетами, а также фляга со спиртом. Ночью полк продолжал отходить на восток, и эсэсовцы после дневного боя нас не тревожили.

Как­-то ночью, переходя магистраль, наши разведчики обнаружили двигавшуюся большую колонну фашистских автомашин. Мы уже знали, что немцы ночью встречают и останавливают свои автоколонны светом карманных фонарей. Чаще всего это были короткие сигналы – два зеленых, затем один красный. Мы сосредоточились по обе стороны дороги, а бойцы развед-взвода на повороте дороги стали подавать сигналы фонариком. Колонна в сорок машин остановилась. Через пять минут все шоферы и сопровождающие автомашины охранники были обезоружены и лежали в кювете со связанными руками. Пятитонные дизеля были нагружены солдатами, минами, патронами. Пленные показали, что они везут боеприпасы для диверсии, но, по всей вероятности, где-­то сбились с пути и никак не ожидали, что будут захвачены советскими войсками. Грузовики облили дизельным топливом и подожгли, и полк стал быстро удаляться от горящих и взрывающихся автомашин.

Через двое суток полк подошел к реке Березине. Нашему батальону и роте было приказано занять оборону около деревянного моста через Березину, заминировать мост и быть готовыми взорвать его, как только фашистские танки пройдут до середины моста. В селе в основном жили евреи, и мы были крайне удивлены, почему они не эвакуировались на восток в глубь страны, так как уже хорошо знали о зверствах немцев. Заняв оборону и заминировав мост через Березину, мы ждали противника. Ждем сутки, вторые, но бои, которые недавно шли справа и слева от нас, уже затихли, и мы были в недоумении, где же фашисты?

На третьи сутки рано утром, когда еще было темно, мы услышали с западного берега Березины гул моторов. «Танки», – передали находившиеся около моста наблюдатели. Артиллеристы и стрелки приготовились к бою, а минеры привели в боевую готовность взрывные устройства, чтобы вовремя взорвать мост. Гул стал доноситься все ближе и ближе и вот из-­за поворота дороги на мост, грохоча гусеницами, въезжает трактор, на прицепе у которого тяжелое орудие. За первым трактором на мост с орудиями заехал второй, затем, третий, пятый и, когда минеры уже хотели привести в действие взрывное устройство, раздалась команда наблюдателей: «Не стрелять, это наши». Когда вся колонна тракторов с орудиями переправилась на нашу строну реки, мы узнали, что это артполк сотой дивизии, который движется из окружения. Кроме орудий артполк имел много ручных и станковых пулеметов, много трофейных автоматов. Командир артполка, майор, предлагал нашему командиру полка присоединиться к нему и вместе выходить из окружения. Однако без команды из дивизии наш командир полка не решился на это предложение. Командование нашего полка тогда еще не знало, что связь с дивизией уже прервана.

От реки Березина полк отходил на восток, уже, будучи в окружении, и поэтому нас теперь преследовали тыловые части противника, специально оставленные для борьбы с частями Красной Армии, попавшими в окружение.

Двигаться в составе полка было все труднее. По несколько раз в сутки мы вели тяжелые бои с оккупантами, пытавшимися окружить и уничтожить нас. Раненых было так много, что для них уже не хватало транспорта, не было продуктов питания, совсем мало оставалось перевязочного материала и медпрепаратов. В такой обстановке, в составе полка двигаться было невозможно. Мы подошли к месту наших летних лагерей. Поздно вечером командир полка, полковник Осетров созвал на совещание всех командиров: от батальонных до ротных. На этом совещании было принято решение закопать все тяжелое оружие, лишнее имущество и выходить из окружения мелкими группами.

Первый пункт сбора был назначен в городе Могилеве, а если он будет занят немецкими войсками, то следовало пробиваться к Рославлю Смоленской области. Всех раненых и медицинский персонал оставляли на месте в лесу, так сказать «на милость победителя».

Вскоре приказ командира полка был объявлен личному составу, и мы стали готовиться к выходу из окружения мелкими группами. Бойцы рыли глубокие ямы и закапывали в них хорошо смазанные маслом, обвернутые в одеяло, станковые пулеметы, боеприпасы, а также разное имущество, которое уже никому не было нужно. Прежде чем расстаться с полком, я пошел на поляну, где лежали раненые. Они уже знали о решении командира полка. Беспомощные, искалеченные они будут оставлены в лесу, и что их ждет дальше, каждый хорошо понимал. Некоторые раненые плакали, ругались и просили товарищей не бросать их одних в лесу, другие же спокойно смотрели на это. Глядя на раненых, я с болью в сердце думал, что будет с ними, когда мы уйдем, не придется ли им погибнуть под гусеницами фашистских танков – так часто поступали немцы с нашими ранеными. Сдерживая слезы, я простился с товарищами, как мог, успокоил их и быстро пошел к своей роте, где меня уже ждала небольшая группа бойцов, с которыми надо было пробиваться к линии фронта.

Но мало кому было суждено пробиться к своим, многие погибли, так и не дошли до линии фронта. Мне было известно, что штаб полка в сопровождении комендантского взвода пошел в направлении Витебска, и о его судьбе ничего не известно. Я со своей группой пошел в направлении Могилева.

Через несколько дней, примерно 14 июля, мы находились в 9­-ти км от Могилева и так как город к тому времени был полностью окружен фашистскими войсками и отрезан от наших войск, мы решили остановиться, дождаться вечера, произвести разведку, а потом уже двигаться дальше, в Смоленскую область.

На этой дороге со стороны Могилева мы заметили несколько подростков. Ребята нам рассказали, что идут из Могилева, что из города фашисты выпускают людей, а в город не пускают. В городе много наших войск, много продуктов питания, работает электростанция. В нашей группе мнения разделись. Одни хотели пробраться в окруженный город и сражаться вместе со всеми, другие утверждали, что это безумие, что надо идти в Смоленскую область. Но большинство было за Могилев.

В Могилеве мы встретили 30 человек своих однополчан, в том числе и командира 1-­го батальона капитана Березина. Утром мы отправились в город за продуктами, так как почти полмесяца не ели хлеба. Подойдя к ресторану, мы увидели на улице большую очередь в магазин, состоящую из женщин, детей, стариков. В это время начался обстрел города, и две тяжелых мины попали прямо в очередь. После взрыва мы увидели страшную картину. На камнях мостовой лежали трупы, тяжелораненые ползали по асфальту, оставляя кровавый след, стонали и просили оказать помощь. Около очереди дежурил работник милиции, которому осколками мины разорвало живот. Он собрал последние силы и дрожащей рукой поднес к виску наган и выстрелил. В добавок к этому, начался налет авиации. Две крупных бомбы разорвались во дворе, от взрыва которых вырвало оконные рамы, сорвало двери. Мы были очень голодны, да и времени оставалось мало, поэтому, не обращая внимания на обстрел и бомбежку, зашли в ресторан, сели за стол и с большим аппетитом стали кушать все, что было на столах, оставили на столе деньги и ушли назад в казармы.

Из нас, окруженцев, сформировали группу, выдали винтовки, пулеметы и ротные минометы, подвезли несколько автомашин мин. Нас отправили в сад (парк) имени Горького и поставили задачу – оборонять мост через Днепр и не допустить прорыва оккупантов в город, как по мосту, так и по воде. Парк им. Горького хорошо просматривался немцами с западной стороны Днепра, и они беспрерывно обстреливали нас из артиллерии и минометов, по несколько раз в день производили налет авиацией. За Днепром на крышах домов они посадили снайперов, которые все время держали под обстрелом парк. Достаточно было поднять из окопа палку с пилоткой, как сейчас же ее пробивало несколько пуль.

Воду, питание, боеприпасы нам приносили в парк только ночью. Ночью приходили санитары, оказывали помощь, эвакуировали из парка, хоронили убитых. За те 10 дней, что мы находились в обороне в парке им. Горького оккупанты четыре раза пытались прорваться в город, но всякий раз оставив на мосту много убитых и раненых, они бежали обратно, а потом начинали кричать в усилители, называли нас бандитами, и угрожали, что, как займут город, в плен нас брать не будут.

Особенно активно действовали фашисты 24 июля. Сначала защитников города обстреляла артиллерия, затем бомбила авиация. Под прикрытием огня несколько батальонов фашистов на лодках по воде, пешими по мосту, с криком устремились на восточный берег Днепра. Мы дружно встретили фашистов со всех видов оружия. На мосту осталось лежать более сотни убитых солдат и офицеров, но оккупанты не считались с потерями. Около роты их на лодках все же достигли восточного берега, рассыпались по берегу и начались окапываться. Создалось критическое положение. В это время к мосту подъехала на большой скорости грузовая автомашина с установкой зенитных пулеметов. Машина развернулась, и зенитчики сходу открыли огонь по фашистам, прорвавшимся на восточный берег реки. Через несколько минут почти все они были уничтожены, а оставшиеся в живых бросились бежать по мосту. Кто были эти отважные зенитчики, я не знаю, но все они были одеты в гражданскую форму. 25 июля оккупанты повторили атаку, но и на этот раз, потеряв много убитыми и ранеными, они отступили. После этого немцы подвергли парк исключительно сильному обстрелу. Землю буквально перепахали снарядами, минами и авиабомбами, казалось, что никого в живых нет. На наш командный пункт попала авиабомба и, несмотря на перекрытие из рельс и толстых бревен, там все погибли. Поздно вечером, когда уже стало темно, к нам в парк принесли ужин. Термоса с горячей кашей тянули на плащ­-палатках, а повара ползли до наших окоп по-­пластунски.

Мы набрали в фляги воду, в котелки кашу, и, усевшись на дно окопа, стали есть. Командир взвода нашей роты на долю секунды поднял над окопом голову, поднес ко рту ложку и был ранен в голову. Я знал, что до следующего вечера санитаров уже не будет, взвалил на себя раненого и по­-пластунски пополз с ним к воротам в парке. Около ворот меня остановили пограничники и стали спрашивать, на каком основании я выхожу из парка. Я показал им раненого лейтенанта и спросил их, как лучше добраться до госпиталя. Госпиталь находился близко, около парка, и я благополучно доставил туда раненого лейтенанта. Правда, когда медсестра регистрировала раненого и спросила его воинское звание, я сказал ей: «Пишите рядовой», по всему было видно, что фашисты скоро ворвутся в город. В ночь, когда был намечен выход из окружения, к мосту стали подтягивать пехоту, артиллерию. Все улицы были заполнены войсками. Установилась зловещая тишина. Оккупанты молчали, ни одного выстрела. По сигналу наши войска пошли на мост, и сейчас же тишину разрезал гром артиллерии и минометов, застрочили пулеметы, вверх взмылись десятки осветительных ракет.

В то утро, когда в город ворвались фашисты, я стоял с капитаном Березиным в здании на территории парка у окна, и мы смотрели в бинокли, что происходит на той стороне Днепра. Капитан был печален, мы знали, что живыми нам из города не вырваться. Тем не менее, мы с капитаном Березиным, лейтенантом Рыжковым решили пробиваться на восточную окраину города, к железнодорожному мосту через Днепр, к дороге на Чаусы. Мы знали, что мост взорван, но по его креплениям можно перейти на восточный берег.

С возвышенности, где размещалось городское кладбище, нам хорошо был виден мост и все, что происходило в то раннее, тяжелое для нас утро 27 июля. Мост был занят немцами, там стояло несколько станковых пулеметов, за рекой в окопах было много их солдат, а прямо по полю двигались два немецких танка и автоматчики с овчарками. На танках сидели наши пленные и, размахивая белыми флагами, кричали: «Товарищи сдавайтесь, сопротивление бесполезно». Мы простились, и каждый из нас стал выбирать себе место для последнего боя. Капитан Березин занял оборону за домом, с крепким фундаментом, а лейтенант Рыжков рядом, в недостроенном доме. Я пошел к берегу Днепра, полагая, что если меня не убьют, а ранят, то легче будет умереть в воде. Один из немецких автоматчиков заметив меня, закричал по­-немецки: «Назад, буду стрелять», но я продолжал идти к Днепру. Я ждал, что вот сейчас фашист резанет в спину очередью из автомата и все будет кончено. Пусть лучше смерть, чем фашистский плен, думал я, приближаясь к берегу Днепра. Но фашист не стрелял, верно, думал, что все равно я никуда отсюда не уйду, так как за Днепром на берегу их солдаты, а здесь, вообще, было немыслимо убежать. Почти у самого Днепра я увидел вырытую в песке землянку, очевидно бомбоубежище, вход в которую был завешен крестьянским рядном. В землянке было прохладно, пахло свежим сеном, разбросанным тонким слоем по полу. На полу лежали старик и старуха, и мой визит в их убежище видимо им не понравился.

Но, что поделаешь, у меня другого выхода в той обстановке не было, и чтобы не причинять им особого вреда, если оккупанты начнут бросать в землянку гранаты, я попросил их отодвинуться как можно дальше к стене. Я лег против входа, чтобы наверняка убить хотя бы еще одного фашиста, закурил, положил возле себя пистолет и стал ждать развязки.

Вот и все подумал я, доживаю последние минуты своей жизни. Минут через десять послышался топот кованых сапог приближавшихся автоматчиков и визг овчарки. Я посмотрел из-­под рядна и увидел, что к землянке идут два солдата с овчаркой, которая, натянув повод, визжала и рвалась вперед. Но, как видно, оккупанты не желали подвергать себя опасности, они спешили в город, чтобы принять участие в грабеже. Солдат, который шел с овчаркой, так дернул за поводок, что собака от боли завизжала.

«Ганс», – крикнул фашист по­-немецки своему напарнику, проверь, что там, в норе, а потом догонишь меня, я спешу в город. Солдат с овчаркой быстро прошел мимо землянки, а второй приблизившись совсем вплотную начал в упор строчить из автомата. Потом солдат прокричал: «Русиш золдат капут» и, громко засмеявшись, побежал к городу. Все, что произошло, казалось мне сном, я не верил что еще живой и, хотя говорят, что чудес не бывает, я чудом пока остался живым. Живы были и хозяева землянки. Наступила тишина. Скоро за железнодорожной насыпью показалась вторая цепь автоматчиков. Они время от времени строчили из автоматов, кричали, свистели и смеялись. Не знаю, заглядывали ли они в землянку или нет, но в это время пошел сильный дождь, и фашисты бегом бросились к окраине города.

Я знал, что оккупанты не любят ходить в дождливую погоду, поэтому немного успокоился и стал обдумывать план дальнейших действий. Перед заходом солнца в землянку неожиданно для нас всех вбежала запыхавшаяся молодая женщина, дочь стариков, которая рассказала, как ей удалось убежать от фашистов. Солдаты забирали всех, оставляли только детей до 10 лет. Военнослужащих расстреливали на месте. Женщина рассказывала, что видела труп какого-­то командира возле дома. Наверное, это был капитан Березин или лейтенант Рыжков.

Когда наступила ночь, я вышел из землянки. Перебежал ее и кубарем покатился под откос, на другую сторону. На насыпи застрочил пулемет, поднялся крик, полетели осветительные ракеты. Когда все успокоились, я пошел над Днепром в сторону Орши.

В полночь я был уже далеко от Могилева и стал выбирать на берегу Днепра место, где бы можно немного отдохнуть. Расположился в какой­-то сырой яме недалеко от берега и сейчас же за долгие, бессонные ночи крепко заснул. Проснулся рано. За Днепром гудели моторы танков и автомашин фашистов, идущих к Орше. Я нашел полузатопленную армейскую понтонную лодку и переправился через Днепр. Цель моя была – линия фронта. По дороге встретился с такими же, как сам, окруженцами. Однажды мы уже совсем близко были от линии фронта. Бои шли за районный центр Пропойск. Наши войска находились на восточной стороне реки Сож, а немцы на западной. Надо было только переплыть Сож. Но нам страшно не повезло. Когда мы были на середине реки, нас обстреляли свои, очевидно, приняв за оккупантов. Фашисты, в свою очередь, подняли стрельбу, и нам ничего не оставалось, как вернуться на западный берег и отойти назад от линии фронта.

Осенью мы отправились в Брянские леса на поиски партизан.

г. Кировоград, 1976 г.