Пимнева Ольга Павловна

«Я родилась в Могилеве в 1939 году, на улице Верхней Карабановской.

Мама, Фаина Давидовна Певзнер, 1905 г. р., по мужу Луговцова, жила в Новозыбкове (сейчас Брянская область России), там она окончила школу или гимназию, затем Белорусский госуниверситет.

У мамы был первый муж, Петр Филипенок, который погиб в отрядах ЧОНа. Помогать было некому, и мама взяла в университете академический отпуск. Она работала в школе в Калинковичах учителем истории. Маму там замечательно встретили. Директор школы научил ее педагогическому мастерству.

Где-то в 30-х годах приехала в Могилев. Здесь она познакомилась со своим вторым мужем Павлом Луговцовым, моим отцом.

В Могилеве жил мамин брат, Александр Давидович Певзнер. Отец мамы хотел, чтобы он стал раввином. У него была изумительная память. Он работал преподавателем в пединституте. Потом, примерно в 1937 году, был репрессирован за книгу о Древней Руси, в которой не прославлял Сталина. Книга его напечатана не была. Остался жив. Всех друзей с его факультета расстреляли. Когда началась война, мы эвакуировались вместе с женой маминого брата Тамарой Шальман и их двумя детьми (сейчас эти дети живут в Израиле).

Мамина старшая сестра – тетя Рая. Ее муж, Абрам Веледницкий, был известным еврейским поэтом. Отец его был главным раввином в Киеве. Воевал в Гражданскую, был в одной партийной ячейке с Голдой Меер. Он был репрессирован в 1951 году. Вернулся. Жил в Киеве. Его стихи печатали в Израиле.

Остановились в каком-то русском городе и решили, что там уже останемся, немцы туда не дойдут. Мама и тетя Тамара Яковлевна разъехались, чтобы искать работу в разных школах, два историка в одной школе ведь не нужны. Но немцы наступали, и надо было эвакуироваться дальше, а тетя Тамара серьезно заболела, ехать не могла. Она с детьми осталась в деревне, а мы с мамой поехали в Казахстан. Договорились, что они к нам приедут. Тетю в этой деревне спас староста, которого назначили немцы. Староста спрятал ее с детьми где-то в лесу. Благодаря ему они остались живы. Когда пришли наши, тетя Тамара не позволила старосту расстрелять, рассказала, что он не был предателем, а был вынужден занять эту должность.

Потом Тамара Певзнер (Шальман) преподавала в культпросветучилище в Могилеве. Когда дядю Сашу, ее мужа, отпустили на поселение, она поехала к нему, как декабристка за мужем. Так как жить в больших городах ему было запрещено, он остался в Барнауле и вернулся только после войны, после полной реабилитации. В конце концов он переквалифицировался из историка в бухгалтера.

В эвакуацию мы попали в деревню в Алма-Атинской области (колхоз им. Калинина Копальского района). Мама была там директором школы, организовала работу с местным населением, ее все очень уважали. Школа была единственным местом, где собирались на всякие мероприятия. Мама пересказывала сводки с фронта. Делала новогодние елки для местных детей. Вокруг мамы все время были люди. Жили там и казахи, и русские. Она организовывала пение. Мама говорила, что, если видели, что у нее в школе горит огонек коптилки, значит, думали, что какое-то мероприятие, и все собирались. А если собрались, то надо было что-то организовывать. У всех тяжело было на сердце, мужья на фронте, надо было поднимать дух.

Мои воспоминания чисто детские. Помню крыльцо школы, по которой ползла змея. Один из учеников схватил ее. Он был из семьи змееловов и умел их брать. Он показывал нам эту змею и пугал ею.

Школа была в бывшей барской усадьбе. Возле нее был огромный котлован – бывший пруд. Я как-то там провалилась в снег, и меня вытаскивали.

Помню, как пришла похоронка – извещение, о смерти отца. Это было летом 1942 года. Отец погиб под Москвой. Мама стояла у окна, отвернувшись от нас, и плакала. Я до этого никогда не видела маму плачущей и сказала, что тоже буду плакать.

Перед отъездом мама отоварила продуктовые карточки. Ей дали большую буханку хлеба и маленький довесок. Помню, как я просила у нее этот кусочек. Потом я у мамы спрашивала, дала ли она мне этот довесок. Мама сказала, что не дала. Дорога из Казахстана длинная, отоваривать карточки было негде, и мама берегла каждый кусочек хлеба, чтобы нас прокормить.

К нам в эвакуацию приехали еще дедушка Давид Певзнер и бабушка Елена Перельман – мамины родители. Дедушка был отменный краснодеревщик. Хвастался, что делал в Кричеве пану Михаевскому бильярдный стол. За ним в Новозыбков приезжала коляска и возила на работу.

Бабушка и дедушка эвакуировались вместе с семьей младшего брата мамы, Самуила Певзнера, в Узбекистан. Самуил, дядя Муля, был педагог и потом много лет преподавал в Пинске. Младшая сестра мамы, Нина, также была учительницей и работала потом в Ленинграде.

Пшеницы там (в эвакуации) было много, ее не ценили. Запомнилась сцена, как хозяйка кормила свиней. Она вышла на крыльцо с полным подолом зерна и все его высыпала прямо на пол, и свиньи прямо с пола съедали зерно. Хотя урожай государство и изымало, все равно много оставалось. Платили зарплату зерном. Никакого антисемитизма в эвакуации не было. Там был мельник, который исповедовал какую-то иудейскую веру, может быть караим. Маме он помогал, отдавал остатки зерна.

Семья была большая, и первое время местные помогали. Принесут, например, тыкву и поставят молчком.

Я запомнила один обед. Мы все сидели за столом. Мама подала суп из отрубей. Их зачерпывали ложкой, обсасывали и выплевывали. Там было несколько кусочков картошки. Бабушка выловила пару из своей тарелки и положила в мою. Мама стала ругать бабушку: «Что ты делаешь? Это же тебе». Бабушка сказала, что она уже жизнь прожила, а мне еще надо жить.

Бабушка умерла в эвакуации. Помню, как ее хоронили, зашив в простыни.

Вторая моя бабушка, Луговцова, очень дружила с моей мамой, написала письмо, чтобы мама возвращалась, что дом ее цел, картошку нам посадили, будет что есть. Тогда мы и поехали.

Помню, посреди дороги домой я заболела корью. В Могилеве пришла нас встречать тетя, сестра отца. Могилев ночью бомбили, город был весь в дыму. Бомбили и район Карабановки, где жили железнодорожники. Тетя несла меня на руках, и я помню дом, который еще дымился, хотя огонь уже был потушен. Город был весь в руинах.

Мама была квалифицированным педагогом с высшим образованием, и ее приглашали директором школы и в Новозыбков, и во Львов. Но мама вернулась в семью отца, где ее уважали и любили. Так мы и жили на Карабановке».