Печенькова Анастасия

Вы когда-нибудь обращали внимание на глаза детей? Когда я сморю в детские глаза, вижу огромную, заполняющую целый мир наивность, беззащитность, доверчивость и радость. Огонек радости почти всегда светится в их глазах, даже сквозь слезы. Ведь детство – это самая чудесная пора, которую кто-то из великих назвал страной.

Но не во всех взглядах детей вы сможете это увидеть. Дети войны... У них это счастливое и безмятежное завтра, эти минуты радости и счастливых улыбок, мгновения ожидания и надежд были оборваны войной. Их игры и милые детские забавы остались за порогом войны, которая не смогла лишить их только одного – надежды, и они жили лишь надеждой на то, что для них завтра обязательно настанет.

Судьбы детей войны сложились по-разному, но за каждой из них стоят боль, страх, отчаяние. Кто-то, повзрослев раньше времени, вслед за родителями уходил на войну. Судьба других детей военного времени складывалась не менее трагично. Немецкие концлагеря, лагеря смерти, место, откуда не возвращаются…

Особое место в череде военных детских судеб, на мой взгляд, занимают судьбы детей блокадного Ленинграда. До сих пор в глазах уже постаревшего поколения блокадников стоит не стираемая временем печаль и особая доблесть, которую не смогли сломить ни голод, ни непосильный труд. Но только им известен настоящий вкус хлеба, который они пронесли спустя 70 мирных лет, и которым когда-то, отщипывая крошечки от и без того крошечной пайки, они делились со своими мамами, чтобы как-то защитить их от голода. Но эти дети, умирая от истощения, тоже жили надеждой о завтрашнем дне. И ради этого завтра безропотные, полуголодные, они шли к станкам, чтобы приблизить это самое счастливое завтра.

Но каждой весной на фоне победных залпов, салютов, торжественных речей и праздничных песен мы не должны забывать и голоса Хатынских колоколов. Этот протяжный звук, до сих пор стоящий над белорусской землей, наполнен стонами, криком, треском горящего дерева и черным дымом оборвавшегося детства.

Но тем, кому удалось избежать концлагерей, Хатынской расправы, участи блокадников, кто по малолетству не мог воевать, выпало не менее суровое испытание - они тоже были детьми войны.

Поэтому сегодня, глядя на наших бабушек и дедушек, я отчетливо понимаю: я, мои сверстники, наши будущие дети должны быть счастливы, счастливы вдвойне, счастливы и за них тоже, потому что 70 лет назад тем далеким мальчишкам и девчонкам довелось положить на алтарь войны свое полное надежд и мечтаний детство.

«Милая моя Ксеня, видел сегодня удивительный сон. Ты, вся такая красивая, в необыкновенном красном платье вышла к берегу реки. Я крикнуть тебе хочу, а в горле пересохло. Бегу к тебе, а приблизиться не могу. Задыхаюсь, боюсь, что не меня ждешь или уйдешь сейчас. Наверно, кричал во сне, потому что был разбужен Михаилом Ивановичем, помнишь, о нем я писал вам раньше...»

Я в очередной раз перечитываю этот пожелтевший, полуистлевший от времени листочек. Непростой листочек – летопись войны, дошедший до дня сегодняшнего сквозь горе и пожарища войны. И столько любви и жизни в каждой его строчке, столько пренебрежения перед лицом смерти (потому что о ней ни слова), что от этих простых, повседневных слов к горлу подступает комок слез. А вместе с ним приходит ясное, отчетливое в своей простоте понимание: Любовь сильнее Смерти. Поэтому есть в мире великая сила, способная остановить чуму войны.

Это неожиданное открытие было для меня сродни потрясению: до сих пор понимание войны было связано у меня с величественной и героической картиной, каким-то могучим и монументальным образом Матери-Родины или пронзительными словами «Священной войны». А из писем прадедушки на меня смотрел простой образ запыленного в бесконечных походах солдатика, больше всего на свете тоскующего по своей жене, детям, дому... Все это было для него Родиной, той Родиной, за которую он без слова упрека и жалобы шел долгими дорогами войны.

«Здравствуй, дорогая Галик! Во-первых, целую тебя, мой Котик, крепко-крепко. Дорогая доченька, передай привет от меня маме, Грише, Вове, бабушке, тете Оле, Люсе и Лене. Милая детка, почему ты мне не пишешь? Напиши мне, какую ты поешь самую красивую песню, тогда и я буду петь и вспоминать, что ее поет моя Галочка...» Так начинается одно из писем, написанное моим прадедом моей бабушке в августе 44-го. Кроме бесконечной и беззаветной любви, напитавшей каждое его слово, есть еще одно обстоятельство, поразившее меня. Моя бабушка Галя родилась в апреле 41-го. Значит, письмо было написано трехлетней девочке! Более того, прадед писал каждому ребенку и жене по собственному письму.

Зачем?! Блажь? На войне заняться больше нечем? На войне – нечем, иначе как сохранить в себе человека, как не опуститься до уровня зверя, у которого нет ничего святого? А как можно представить себе радость солдата, получившего из дома не одну, а четыре весточки (пусть в большинстве писанные одной рукой, потому что за Вову и Галочку писала жена)! С какой завистью смотрели на него однополчане! Как жадно он перечитывал каждое словечко, обязательно озвучивая самое значительное: а мои-то...

Вот то, что согревало в дождь и стужу, что давало силы, наполняя праведным гневом, что заменяло еду и воду, что вело долгими дорогами войны, вело к победе. Ведь только победив врага, можно было, наконец, вернуться туда, где в небольшом домике ждала его семья, жена и дети – самое дорогое, что есть в жизни каждого человека.

Есть среди этих пожелтевших свидетельств войны и героические, радостные слова о богатырях-победителях, о великой силе Красной Армии. Но нет в них ни одного неискреннего слова. Потому что те, кто остановил фашизм – действительно, богатыри. А Красная Армия не пафосный образ, а омытый кровью образ великой солдатской доблести.

... Я снова и снова перечитываю письма моего прадедушки. Теперь я знаю точно: все это наследие больше, чем просто письма с фронта, – это то, что помогло моему прадеду выстоять в те четыре адских года. Выстоять и победить войну. А значит, есть у меня величайшая реликвия – письма, победившие войну.

Учащаяся 10 «А» класса ГУО «Гимназия г. Шклова»