Назарова Маргарита

Строгие бездонные глаза

В музей идти не хотелось. Теплые последние деньки на улице, можно побродить с девчонками в парке, посплетничать, а придется ходить по тусклым, отдающим эхом комнатам, где нельзя даже пошептаться. Но ничего не поделаешь: слово «классной» – закон! Немного пошумев в фойе, мальчишки двинулись за экскурсоводом, интересуясь, есть ли здесь оружие, а мы, девчонки, окружив любимую «классную», пошли следом. Честно говоря, слушать не хотелось, и я принялась рассматривать фотографии и музейные экспонаты. Через какое-то время, оглядевшись, поняла, что отстала. Пришлось пройти несколько залов, прежде чем я догнала своих одноклассников. Находились они в зале Великой Отечественной войны. Экскурсовод негромким и торжественным голосом рассказывал о партизанском отряде. Я подняла глаза выше и замерла: с пожелтевшей фотографии на меня смотрели добрые и задумчивые глаза... Что-то знакомое почудилось в этом взгляде. Вспомнились прабабушка, ее рассказ о своем брате – подпольщике, Ясный Лес, братская могила, а рядом памятник, и на нем – такая же фотография. Хотелось крикнуть: «Смотрите, это же мой прадедушка!»...

...Июль 1942-го выдался жарким...

...Лида несла воду в дом и уже открывала тяжелую дверь, как услышала, что скрипнула дверь сарая: сын Борис выкатывал вело- сипед.

– Куда ты, сынок? Обедать скоро.

– Немного покатаюсь, мама. К обеду успею.

Проходя, поцеловал мать, а в глазах светился какой-то огонек. У Лиды сжалось сердце: такой огонек в глазах сына был всегда, когда он собирался на задание, – значит, снова к партизанам (мать знала, что сын – партизанский связной, хотя он тщательно скрывал это). Борис направился к калитке, но, проходя мимо сестер, игравших во дворе, не удержался, чтобы не дернуть одну за косичку, а вторую не щелкнуть по носу. Оглянулся.

– Смотри, мам, как девчонки выросли – невесты, скоро замуж отдавать будем.

Люся, которой еще не исполнилось пятнадцати, залилась румянцем.

– Сам женись сначала!

«Только бы война кончилась, а там и тебя женим, и девчонок выдадим», – подумалось матери, вслух сказала:

– Береги себя, сынок.

Что-то тревожно было на душе, и она перекрестила вслед сына.

«Жарко – вот и щемит сердце», – пыталась успокоить себя Лида.

...Велосипед летел с горки, а Борис, раскинув руки, подставлял лицо солнцу. В груди все пело! «Как будто и войны нет, – подумалось вдруг. А кончится война – женюсь», – вспомнив слова сестры, решил юноша. Он давно уже засматривался на соседскую девчонку, но объясниться не решался. «Сегодня же поговорю!» – и от этой мысли на душе стало хорошо, так что он сразу и не заметил, что велосипед съехал на обочину. «Скоро Ясный Лес, а там до условного места и рукой подать», – Борис сделался серьезным. Нужно было торопиться: партизаны ждут оружие, которое он вот уже несколько месяцев перевозил из крепости, где случайно обнаружил склад, в укромное место возле деревни Ясный Лес. Солнце нещадно палило, только легкий ветерок шевелил листья; верхушки сосен тревожно скрипели и качались. Впереди возле леса показались двое мужчин. Скулы напряглись, пальцы нервно сжали руль: в одном из них Борис узнал соседа полицая. Мать рассказывала, что он недавно интересовался, почему Борис не служит в полиции и куда так часто ездит на велосипеде. Вспомнилось, что она просила быть с ним осторожным. Второй – в немецкой форме – насвистывал какую-то песенку.

«Скажу, что еду к тетке в деревню», – обычно этой фразы было достаточно. Щуплая фигура, невысокий рост (никто не давал Борису его восемнадцать лет), а еще пропуск работника водоканала творили чудеса – немцы практически никогда не интересовались пареньком и пропускали как в город, так и на территорию крепости. Но этому полицаю известно, что Борис комсомолец, что отец на фронте и что никакой тетки в Ясном Лесе нет. «Не остановит: все-таки сосед. Пробьемся», – решил Борис и почему-то посмотрел на голубое безоблачное небо. На миг показалось, что оттуда на него смотрят чьи-то бездонные глаза. Только на миг, потому что тут же услышал неожиданный окрик: «Стой!», а затем за спиной раздался хриплый голос: «И куда это ты, Борис, собрался? Что-то зачастил ты, как я наблюдаю, в эту сторону...» Подойдя ближе к велосипеду, полицай потянул его к себе. Удержав равновесие, Борис остановился.

– Да я к знакомым, мать просила съездить.

– К каким таким знакомым? Может, к знакомым партизанам? – ехидно переспросил сосед полицай.

– Partisanen? – забеспокоился, услышав знакомое слово, немец и стал снимать автомат, но сосед, махнув рукой, решил отпустить паренька.

– Ладно, иди, только велосипед я себе забираю, он тебе незачем.

– Я велосипед не отдам, – твердо произнес Борис и хотел двинуться дальше, но полицай крепко ухватился за руль. «Без велосипеда потеряю время, а там ждут...» – пронеслось в голове, а немец, до этого крутивший красной натертой шеей в тесной стойке воротника, уже направлял дуло черного блестящего автомата на Бориса. Полицай ухмыльнулся...

Пальцы, сжавшие руль, побелели, внутри все как будто оборвалось, сердце сжалось, а потом по телу разлился жар. Решение пришло мгновенно: не зря он славился среди форштадтских мальчишек самой быстрой реакцией и умением моментально принимать решение.

– Ладно, забирайте, – обманный маневр удался, и в ту же секунду рука скользнула в карман широких брюк. В одно мгновенье сталь пистолета блеснула на солнце, раздался выстрел... Второй...

...Сердце, казалось, выпрыгнет из груди, когда вслед раздалась автоматная очередь: значит, только ранил... «Свобода...» – первая мысль, а за ней вторая: «Успею...» – промелькнуло в голове, а ноги все быстрее крутили педали.

Верный друг велосипед выручал не раз: и когда с друзьями мальчишками воровали в колхозном саду яблоки, и когда на берегу Березины устраивали «кулачные бои», а потом убегали от милиционера; а когда самопалом оторвало палец на руке, только велосипед спас от трепки, которую собирался задать строгий отец. И теперь выручит, ведь от его жизни зависит жизнь других людей...

Но юный связной не мог и предположить, что на звуки автоматной очереди свернет к Ясному Лесу случайно проезжавшая мимо машина с немцами, раненый полицай расскажет им про партизана на велосипеде и уже через несколько минут его будут пытать у обочины дороги фашисты. А затем, не добившись от Бориса ни слова, они обольют его бензином и подожгут...

О ком, о чем были его последние мысли: о матери, о сестрах, о партизанах? Что испытывал он: боль, страх?

... Стучало в мозгу и билось в такт ударам сердца: «Не скажу! Не скажу!». От адской боли помутилось сознание, и он провалился в какую-то черную дыру...

... Заставил очнуться дым, заполнивший легкие, разъедавший глаза, и едкий запах бензина. Не понимая, что происходит, закашлялся, затем услышал хохот немцев. В это мгновенье сознание прояснилось: жуткая боль лизала все тело.

«Все...» – оборвалось внутри, и от страха он зажмурился.

«Не бойся, сынок», – в голове вдруг зазвучал до боли знакомый ласковый голос. Он заставил паренька открыть помутневшие гла- за и поднять их к небу. Сквозь дым Борис снова увидел голубые бездонные глаза, только теперь они были наполнены слезами.

«Мама...» – прошептали запекшиеся губы, сверху заструился нестерпимо яркий свет, и глаза Бориса закрылись навсегда.

Слухи о казни партизана быстро распространялись, и через день Лида с дочерьми пробирались в темноте к Ясному Лесу. Там, у обочины дороги, они похоронили то, что осталось от сына.

Сердце сжималось от боли утраты, слезы перемешались с землей и пеплом, но если бы люди догадались посмотреть на звезды, то они увидели бы, что с небес на землю глядят строгие бездонные глаза. И взгляд становится все суровее...

... Каждый год мы с семьей приезжаем в Ясный Лес на могилу моего двоюродного прадедушки – Бориса Семеновича Акулича. Я смотрю на фотокарточку на памятнике и думаю: «А я бы так смогла? Смогла ли бы я совершить подвиг? А мои одноклассники? Интересует ли их что-то большее, чем бесконечные сериалы и компьютерные игры? Сохранит ли мое поколение память о прошедшей войне, чтобы не допустить подобное?» Я вспоминаю лица одноклассников и то, с каким неподдельным интересом они слушали в музее рассказ о событиях тех лет, рассматривали фотографии, вспоминаю, как взволновала нас беседа с ветеранами накануне 9 Мая в прошлом году, и во мне просыпается уверенность: мы сможем! Я верю, что наше поколение сохранит память и не допустит повторения такой страшной трагедии, потому что знаю: все так же глядят на нас с небес строгие бездонные глаза....