Камеко Галина Максимовна

«Я – самая младшая в большой семье, шестой ребенок. Родилась в местечке Круча Круглянского района Могилевской области в 1935 году.

Отец до революции работал кем-то во дворянстве в городе Лепеле. За это в 1933 году он то ли был выслан, то ли был вынужден бежать из Лепеля в течение суток и приехал в деревню Круча (родственники потом писали в разные архивы, пытались найти информацию о том, почему его выслали, но ничего не смогли найти).

Через год или два вслед за отцом переехала вся семья. Тогда же старшая сестра вышла замуж за лейтенанта-пограничника, и они переехали на родину мужа в Россию.

Жили мы в доме у пожилой, одинокой очень хорошей женщины-еврейки по имени Доба. Потом родители купили сруб и построили свой дом рядом с домом Добы. Отец, Максим Яковлевич, 1888 г. р., работал в бухгалтерии в колхозе. Он был грамотным человеком, хотя, по-моему, образование у него было только 4 класса. Мама, Ефросинья Лаврентьевна, 1890 г. р., не работала, воспитывала детей.

Круча до войны – это еврейское местечко, практически курорт. Только огороды отделяли дома от соснового леса с одной стороны, а с другой – живописная речка. Летом горожане приезжали с детьми на отдых.

Война началась страшно, неожиданно, грохотом взрывов. По обочинам дороги, по лесу, по низу у реки бежали на восток советские солдаты, раненные, в крови. В противоположную сторону по уложенному булыжником шоссе в направлении Толочина двигались немцы. Ехали они на мотоциклах, с песнями, криками. Мы смотрели на все это с ужасом из закрытого дома, через щелки. Немцы проехали без боя.

В начале войны в местечко к родителям вернулись из России старшая сестра Люба и сестра Таисия, которая до войны уже работала учительницей в Западной Беларуси. Так собралась вся семья.

Однажды, где-то в сентябре 1941 года, мы с Таисией и ее подругой пошли в лес собирать бруснику. Когда возвращались, увидели, что что-то блестит на дороге из Толочина. Через некоторое время поняли, что идет большой немецкий отряд. Немцы были в длинных зеленых шинелях, а блестели на солнце каски и штыки на винтовках.

Побежали в деревню сообщить об этом. Я бежала впереди, перегнала девушек и кричала: «Немцы идут! Немцы идут!» Все жители очень быстро собрались и убежали в лес. Успели взять с собой только теплые вещи и немного еды. Переворачивали повозки, прикрывали лапником и под ними ночевали. Помню, как лес бомбили. Может быть нас, жителей деревни, принимали за партизан? Но тогда и партизан еще не было. В лесу мы жили недели две.

Мой 12-летний брат Валентин в то время, когда пришли немцы, пас свиней на лугу и не успел убежать в лес. Он остался в местечке. Свиней, конечно, всех немцы порезали, но брата не трогали. Когда немцы ушли, мы вернулись домой. Домашних животных и кур в деревне уже не было. Дом был пустой.

Евреев в Круче расстреливали в начале октября. Сначала их собрали в какое-то одно место, заставили ходить в повязках. Потом вечером стреляли около леса. Расстреливали немцы. Было очень страшно. Все плакали, кричали. Говорили, что крики и стоны из могилы раздавались неделю.

Прошло какое-то время, и наше местечко сожгли. Кто именно сжег Кручу, я не знаю. Говорили, что в местечке хотели делать гарнизон и его сожгли партизаны, чтобы этого не допустить. У нас почти ничего не осталось. Нас направили в деревню Угляны, километрах в шести от Кручи. Там мы жили в школе вместе с большой семьей цыган и еще с кем-то. У отца была большая грыжа, он физически работать не мог.

Там родителям кто-то рассказал, что в деревне Косье живет в доме 12-летняя девочка-сирота. Девочка одичала от одиночества, просто завывала от ужаса. Мы перешли жить в хату к девочке. Мама заботилась о девочке, но еды не было. Мама с сестрой ходили за подаянием. Обычно подавали только бураки. Помню котел с вареными бураками на столе. Иногда давали картошку, зерно. Помню, крестьяне разорили колхозный амбар. Зерно разобрали по домам и нам немного дали.

Зимой 1942 года появились партизаны. Начались бои между ними и немцами. Стало легче. Почему? Потому что появилась конина. Сестры вырезали куски мяса из убитых во время боев лошадей.

Брат Максим перед войной женился. В 1941 году у него родился сын Федор. Жена Максима, Феня, была родом из деревни Аладинка около Кручи. Мама говорила, что она из семьи староверов. У Максима было плоскостопие, и в армию его не взяли. Когда появились партизанские отряды, Максим ушел в лес.

В партизаны вскоре ушла и сестра Таисия. Полицейский гарнизон находился в Углянах, в той школе, где мы недолго жили. Тасю направили в гарнизон работать официанткой. Как-то полицаи узнали о ее связи с партизанами. Таисию со второй девушкой-официанткой посадили в камеру и пытали. Их били молотками. Партизаны узнали об этом аресте, напали на гарнизон, разгромили его и освободили девушек. До освобождения Белоруссии сестра оставалась в партизанах.

Деревня Косье, где мы жили после сожжения Кручи, также была партизанской, рядом с лесом. Все годные по возрасту жители были в партизанском отряде. В деревне для партизан пекли хлеб.

Напротив дома, где мы жили, стоял дом сестер Мошарейко. Однажды партизаны, зная, что поблизости немцев нет, пришли помыться, отдохнуть. Пришли Тася с подругой, сын одной из сестер Мошарейко и другие. Никто не знал, что в соседней деревне тайно находились немцы. На разведку они послали «нищенку», которая увидела партизан и сообщила им. Немцы застали партизан врасплох. Голые, не успев одеться, бежали партизаны в лес. Парень Мошарейко помылся и лежал на печи. Он убежать не успел и его застрелили прямо дома. Потом выволокли, привязали к саням и повезли по деревне показывать.

Полицаи арестовали отца и тринадцатилетнего брата Валентина, привели к немцам. Отец был похож на еврея и ему немцы стали кричать: «Юде! Юде!». Отца привели в гумно и поставили к стенке. Мы жили в еврейском местечке, родители знали немного еврейский язык, похожий на немецкий. Папа как-то на смеси языков стал объяснять, что он не еврей. Он вспомнил, что все евреи старшего поколения обрезаны, расстегнул штаны и показал, что не обрезан. Отца не расстреляли, но в заложниках оставили. Всех заложников заставили копать яму. К ним подошел переводчик, и папа стал объяснять, что они не партизаны, а мирные жители, а партизаны убиты или убежали. Переводчик пошел в немецкую комендатуру, рассказал об этом и всех заложников немцы отпустили. После этого случая папа разрешил брату Валентину открыто курить, до этого он смолил тайком.

Валентин тоже был в партизанском отряде, там его приняли в комсомол. Он участвовал в нескольких боевых операциях и как разведчик принимал участие в освобождении Могилева.

Полиция была еще страшнее немцев. Двоюродный брат жены Максима Фени был полицаем. Он бил и пытал Феню, вливал самогон в рот ее восьмимесячному малышу, чтобы получить от сестры сведения о партизанах. Феня ничего не сказала. В 1944 году Максима назначили председателем сельсовета в Круче. Но через неделю после освобождения он был убит. Его труп с простреленной головой нашли в лесу у ручья по дороге в Аладинку 9 июля 1944 года. Убийцу не нашли, а в семье считали, что убил его тот самый брат Фени, который сбежал.

Когда немцев разбили, они убегали не по шоссе, а окраинами. Бежали оборванные, обтрепанные, с кровоточащими ранами, у одного были оторваны ягодицы. Мы опять прятались дома. Наши солдаты шли по дороге.

Свое участие в партизанском движении сестра Таисия и Валентин смогли подтвердить только спустя много лет. Они не знали, как их отряд назывался в военных документах, название его было зашифровано, и рядовые партизаны его не знали. На запросы в архиве брату и сестре отвечали, что такие в партизанском отряде не значатся. В конце 70-х или начале 80-х в киоске я купила книгу «Партизанское движение в Белоруссии. Том 6». Переслала ее Валентину. В книге брат увидел описание военных действий, в которых он принимал участие. Только тогда Валентин и Таисия узнали настоящее название отряда, в котором воевали, и смогли получить партизанское удостоверение и льготы».