Хотела написать детскую сказку, а получилось, что получилось...

***

Один-одинёшенек стоял на краю поля кирпичный белый домик с трёхскатной, серебрином окрашенной шиферной крышей. Обыкновенный небольшой дом с цокольным этажом и мансардой, из белого кирпича «под расшивку», модную в восьмидесятых прошлого века, а за домом,  и слева, и справа от него, - свободно шагающий в поле сад.  Два беленьких фасадных окна в зелёных наличниках смотрели прямо на проходящую мимо дорогу, за которой начинался изрытый балками склон к Хаджибеевскому лиману, с зарослями старинных охотничьих угодий.

Четырёхлетняя Марийка, облокотившись на подоконник, грустно смотрела на пустынную дорогу, по которой за несколько дней  не проехала ни одна машина и не прошёл ни один человечек. Курортный сезон закончился...

У ворот,  в добротной собачьей будке, со всех сторон утеплённой и накрытой толем, без работы грустила большая немецкая овчарка Нэнси, потому что ей не от кого было охранять своих любимых хозяек, одну – старенькую,  другую – маленькую, за которых она и жизни бы не пожалела…ох, ей тоже было, что вспомнить…хорошо всё, что хорошо кончается. Она  отлично несла службу и знала свои обязанности, живя в таком непростом месте…

 Когда-то её в трёхнедельном возрасте отлучили от матери, и ей повезло, что досталась она этой доброй женщине, в то время ещё только строившей этот уютный дом. Поэтому тогда они  ещё жили в городской квартире, её купали в белой ванне и сушили на коленях, завёрнутую в мягкое махровое полотенце. Хорошее было время…

И дом построили, и школу она закончила, даже медаль получила за второе место на экзаменах. Какой-то доберман  научился лучше, чем она, бросаться на рукав неприятеля.

Ну и что?

Тогда она и не знала ещё, что среди людей бывают враги. Ведь немецкая овчарка, это не охотничья собака, а потомственная пастушка. Вот, например, когда крольчата повыпрыгивали из клетки, стоявшей в саду, она  согнала их на одну грядку с салатом, и полдня караулила, пока хозяйка не вернулась из города. И крольчата не скучали, и ей было весело наблюдать за ними. Гав-гав, игра в догоняшки.

А если на территорию сада из-за  проволочной ограды заползали ужи или змеи, она выгоняла их из малины на видное место. Змеюк, разрубленных острой лопатой на куски, поедали утки и индюки, почитая эту еду за лакомство. Ф-ф-фу…Нэнси такое не ела.

  Конечно, она любила, играючи, поохотиться в лесу, через дорогу от дома.

Да и не в лесу, если вокруг дома всё время снуют то кроты, то ёжики, то зайцы, то лисы…шугать,  – шугала их от усадьбы, но никогда никого не убивала.

Она ведь больше всего на свете любит хозяйкин борщ с сахарной косточкой, и долго-долго не знала, что такое голод. Не знала, пока не попала в тот злополучный капкан  в лесу…от этого воспоминания собачья шерсть аж встопорщилась на спине...

 Целых два месяца пришлось ей провести в плену у этого браконьера, когда тот обнаружил её в капкане. Она-то ведь приняла его за спасителя. А он привязал к её ошейнику верёвку прежде, чем освободил пораненную капканом лапу. Одуревшая от боли и голода псина покорно поковыляла за своим освободителем и…попала на его дачу километрах в пяти от места происшествия, где быстренько оказалась посаженной на цепь, которой до этого она никогда не знала, и освободилась она не скоро, ой, как не скоро, когда уже и цепь эту на проволоке, и хозяина их возненавидела всем сердцем. Тогда уже и лапа поджила, а приковавший её цепью дачник уверовал, что она привыкла к нему.

Однажды, это было  пятого ноября, уезжая в город, он оставил ей сухого корма и спустил с цепи:

Оставайся, подруга, и охраняй дачу. Приеду, как смогу. Он же не знал, что она школу проходила, как преодолевать препятствия…в пять часов утра, ещё в полумраке, после двух месяцев отсутствия, она прибежала к родному дому. И ей стало страшно: А вдруг никто и не ждёт уже?!  Овчарка, умная, как человек, с тоской громко заскулила под калиткой.

Из дома, набросив на себя махровую простынь, выскочила, как безумная, женщина, во весь голос зовущая: Нэнси, Нэнси, Нэнси!!! Калитка открылась под тяжестью собаки, которая, припав к земле, скуля по-прежнему, буквально по-пластунски на брюхе, виляя хвостом, ползла по родной каменной садовой дорожке навстречу женщине. Так выразительно овчарка просила прощения за два месяца горя, пережитого хозяйкой в безнадёжных поисках и отчаянии…и только поняв, что прощена, собака вскочила на задние лапы и кинулась обнимать и целовать, и облизывать слёзы умиления и радости на лице любимой кормилицы…как хорошо дома…

– Что ты там увидела за окном такое грустное, Машенька?

 – Бабушка, а я не знала, что лето, – как человек, как мой папа, который ушёл и не вернулся…

 –Лето, внученька, всегда возвращается. Только будет это, когда  дождётся оно попутного солнышка, без которого  ему тепла на наши края не хватает. Любит лето солнце и жить без него не может. А солнышко придёт, погреет-погреет, да и убегает дальше, много у него таких лет, да и все они –  в разных местах живут. Тогда наше лето печалится и от нас куда-то прячется. В тёплые оранжереи, наверное. А, может, и в частные дома чьи-то, с зимними садами которые.

 – А что же нам делать, если мы любим лето, а оно у нас такое капризное?

 – А давай, пригласим его к нам домой!

 – А как, бабулечка?

 – А затопим печечку…поможешь мне дровишек со двора принести?

Я поленьев наберу, а ты –  щепочек на растопку да бересты. Знаешь, какой огонь в печке

весёлый бывает?! Он даже песни петь умеет и дым рисовать над трубой и  над крышей,

да ещё и с искрами, которые танцуют и к солнышку улетают. Лето заметит этот дымок, и к вечеру тихохонько проберётся к нам в дом, да и поселится рядом с нами. А осень останется одна  плакать за окнами. Видишь, на окне – горшочки? Это – фиалочки. Они почувствуют летнее тепло, и расцветут сразу же.  Только, чтобы ты завтра не забыла, что их надо полить обязательно.

 – Бабушка, бабушка, какая же ты у меня волшебница! Как я люблю тебя!

Подожди! Я быстро-быстро оденусь  и пойду с тобой…помощницей волшебницы  буду, да?

Ты не знаешь, где моё маленькое ведро? Мы его на пляже не забыли? Я думала, что оно мне больше не  надо, раз мы с летом простились…

Нашла! Нашла! Оно – в ящике с игрушками! Только ты положи мне в него сейчас морковки, я  их кроликам занесу. Они-то в своих шубках не замёрзнут ведь, правда?

 Ну, пойдём же скорее на улицу, пока осень ещё не начала плакать!

 Бабулечка, а у тебя  почему на глазах слёзки? У тебя сердце болит? Ты сама мне всегда говоришь:

 – Дай поцелую, и всё пройдёт…

   Когда Мария вырастет, и дома этого, и собаки, и бабушки уже не будет на этом свете. Нэнси и Елена Васильевна уйдут в мир иной, а дом  за следующую зиму разберут по досочке, по железке и по кирпичику, вывезут и продадут на соседние дачи какие-то «предприниматели».

Останется заброшенный сад над яминой-котлованом, куда каждую осень два больших ореховых дерева, посаженные тридцать лет назад, как два стражника в палисаде по обе стороны широких железных ворот, будут сбрасывать свои драгоценные грецкие орехи и опадающие крупные благородные листья вниз, а дворник-ветер постарается ими прикрыть зияющую рану со шрамами оставшихся разбитых бетонных блоков, как будто плохой стоматолог  вырвал у кого-то совершенно здоровый белый коренной зуб,  который мог стоять здесь ещё столетия.

Виноград и малина  одичают, потому что обрезать, подвязывать  и поливать их  станет некому, а абрикосовые и яблоневые деревья заболеют от тоски по ласке бережных рук человеческих и перестанут плодоносить. Одна только сирень, и белая, и лиловая, станет  в каждом мае буйно праздновать приход нового, неизбежного лета, и чем больше её будут обламывать всеядные прохожие, тем гуще год от года будут становиться её заросли, стараясь своими живыми весенними  букетами прикрыть этот лаптик земли, так и не сумевший заменить малую родину ни состарившейся на чужбине русской женщине, ни её внукам…

Мария и ездить туда не будет теперь, чтобы сохранить  в памяти  всё так, как было тогда, когда все они были живы и по-своему были счастливы.

Время для кого-то не существует вообще, а кому-то –  врач или палач,  судья или адвокат-заступник. Только оно знает о нас всю правду,  – кого, почему  и как мы любим, пока не подкрадётся наша осень и не отдаст нас ветрам вместе со своими надоевшими нарядами…

© Copyright: Лара Фай-Родис, 2015

Свидетельство о публикации №115101508661

24.11.2022г

   Когда нет электричества, а значит, нет ни интернета, ни компьютера, ни телевизора даже,

поневоле захочется писать мемуары. А вдруг потомкам когда-нибудь  станет интересным и наше неповторимое время, определившее не только судьбу моего послевоенного поколения, но и воспитавшего меня и моих детей теми, кого теперь надменно кличут «ватой» и «совками».

Хотя, если подумать и оглянуться назад, то наши дедушки и бабушки не ходили никогда в ватниках, уж не говоря  о моих родителях, воспитанных в духе СОВетской интеллигенции, уважавшей добротный костюм с галстуком и шляпу вместо кепки или косынки.

Легче всего, скажу я вам, рассказывать свою правду о самой себе, когда понимаешь, что впереди уже совсем рядом выпускной экзамен той школы жизни, которая мне была отпущена свыше.

И начну я, если вам интересно, со своих младенческих лет, полных удивления и восторга перед открывшимся вдруг  моим глазам и неискушённому детскому уму какого-то сверхогромного и очень красивого  мира.

  Детский удивлённый взгляд на живую природу был бесстрашным и восхищённым.

  Родители мои были атеистами, воспитанными советской школой с единственной верой в душе - во всеобщее и неотвратимое коммунистическое  будущее всего человечества. И ради этого будущего для своих потомков они были готовы пожертвовать своей жизнью, пусть короткой на Земле, но незабвенной для будущих поколений. И были они преданы этой своей вере до самого конца. 

    Что это означало? Это означало подвижническую и ничем не запятнанную ЧЕСТНОСТЬ прежде всего и абсолютно во всём – начиная от личных отношений в семье и до кристальной честности в окружающем обществе. 

Отец мой, выросший в детском доме, самостоятельно получивший высшее образование и прошедший Великую Отечественную Войну молодым лейтенантом, но командиром взвода сапёров-разведчиков, после войны захотел выбрать для себя непростую профессию педагога. Я на всю жизнь запомнила его очень важную мысль:

      Не бывает плохих детей. Бывают недобрые воспитатели и нечестные учителя.

И я по себе знаю, что педагог он был великолепный, ибо и меня, и своих студентов всегда воспитывал собственным примером честного отношения к любому, самому незначительному делу, и отношение это всегда было пронизано уважением и любовью к создаваемому предмету и  конечно, к будущей личности. Со студентами он  разговаривал на  «Вы» , а мне внушал, что человека делает Человеком чувство собственного достоинства. Много ли сейчас говорят о нём нынешним детям? И что это такое? Ведь это ни в коем случае – не самомнение, не снобизм, не самодовольство, присущее нынешним «элиткам», нет, чувство собственного достоинства в понимании моего отца, вашего предка, – это та личностная самодостаточность, которая заставляет человека опираться на свой ум, тренируя его неустанно, чтобы жить своим трудом, рассчитывать только на свои силы, никогда не унижаться и ни о чём не просить людей бесчестных. Это тот внутренний стержень, который удерживает нас не сгибаться перед трудностями, чтобы не совершать постыдных поступков НИКОГДА, или, один раз оступившись, уметь это осознать, выпрямиться и стать впредь только устойчивее.

   Чувство собственного достоинства обязательно сказывается даже на внешнем виде. Я не помню отца небритым, нестриженным и без галстука на людях. Хотя он всегда был неприхотлив к новым покупкам одежды в силу своей поразительной скромности. Если был голоден вечером, он маму не беспокоил, а отрезал кусок хлеба, посыпал его сахаром и пил чай, сидя над книгой у кухонного стола. Именно чувство собственного достоинства укрепляет  семейные отношения. Только благодаря ему в семье царит полное доверие друг к другу, потому что ложь, а тем более, измены противны этому чувству.

Я, по сравнению с моими родителями, хоть и не атеистка, да и  христианка плохая, что, несомненно, наложило на всю мою жизнь отпечаток некоего сомнения и непрекращающегося поиска вечных истин. И религией моей сначала стало творчество любимых моих фантастов Ивана Ефремова, потом братьев Стругацких. «Час Быка» и «Трудно быть богом» - можно сказать, были моей библией. Заложенный во мне отцом стоицизм сформировал впоследствии и характер, черты которого мне виделись, как народные для всего СССР, в чём я теперь уже очень сомневаюсь. Возможно, мой отец – своего рода уникум, и мне просто очень повезло с ним.

   Он говорил:

– Настоящий человек будет умирать от голода, но не пойдёт воровать.

– Настоящий человек умрёт сам, но не станет убивать слабого.

Нас воспитывали стоиками, хотя и не по Марку Аврелию.

   Эти заповеди весьма похожи на христианские заповеди, правда? А ведь это – кредо строителя коммунизма, там тоже существовал свой кодекс чести. Так что на воспитание таких Человеков Будущего рассчитывал сам товарищ Сталин, когда превратился из семинариста в революционера а потом и в ГенСека КПСС. Просто одной его жизни оказалось слишком мало, чтобы успеть выкорчевать в обществе полуфеодальной России  все пороки переходного периода. Местечковая хитрованистость Хрущёвых-Горбачовых сплясала потом на костях романтичного семинариста, превращённого постсоветской пропагандой в исчадие ада, а потом - и на костях СССР.

А Сталин  им говорил:

  О том, как нужно жить:

«Необходимо добиться такого культурного роста общества, который бы обеспечил всем членам общества всестороннее развитие их физических и умственных способностей, чтобы члены общества имели возможности получить образование, достаточное для того, чтобы стать активными деятелями общественного развития, чтобы они имели возможность свободно выбирать профессию, а не быть прикованными на всю жизнь, в силу существующего разделения труда к какой-либо профессии.

Что требуется для этого?

Было бы неправильно думать, что можно добиться такого серьёзного культурного роста членов общества без серьёзных изменений в нынешнем положении труда. Для этого нужно прежде всего сократить рабочий день по крайней мере до 6, а потом и до 5 часов. Это необходимо для того, чтобы члены общества получили достаточно свободного времени, необходимого для получения всестороннего образования.

Для этого нужно, дальше, коренным образом улучшить жилищные условия и поднять реальную заработную плату рабочих и служащих минимум вдвое, если не больше, как путём прямого повышения денежной зарплаты, так и, особенно, путём дальнейшего систематического снижения цен на предметы массового потребления».

Источник: И.В. Сталин «Экономические проблемы социализма в СССР». (Замечания по эконом. вопросам, связанным с ноябрьской дискуссией 1951 г.) Госполитиздат 1952 г.

  Как говорится, добрыми намерениями выстлана дорога в ад...

10.11.23г.

     Я согласна, что всё в мире относительно, что правда может быть у каждого своя.

И мой менталитет я считаю присущим моему народу. Если это так, то одним из наших главных качеств можно считать БЕСХИТРОСТНОСТЬ, полученную от предков, возможно, в силу относительно раздольного житья на просторах лесной русской равнины, в отличие от народов Западной Европы. Если уж с кем-то мы похожи подобной чертой характера, так это американцы.

Они тоже весьма непосредственны и бесхитростны в дружеских взаимоотношениях...

И не ведаю я, хорошая это черта характера, или плохая. Да и надо договориться, что такое хорошо и что такое плохо. В моём понимании, сверенном с любимыми древними мудрецами Пифагором, Сенекой, Аврелием и Платоном, ХОРОШО – ВСЁ, ЧТО ТВОРИТ И СОЗИДАЕТ.

                                       ПЛОХО – ВСЁ, ЧТО РАЗРУШАЕТ ИЛИ ВЕДЁТ К РАЗРУШЕНИЮ.

 Из нашей бесхитростности, как мне представляется, произросли такие наши черты, как ТРУДОЛЮБИЕ – именно любовь к повседневному труду, будь то труд землепашца или инженера,

будь то труд ткачихи или балерины. Это труд не рабский, а, можно сказать, ласковый и вдумчивый труд творца и мыслителя. 

   Именно такими я помню своих дедушку и бабушку. Дед Ефим Николаевич Глебов (1898г рождения) был и столяром, и плотником, а позднее – и водителем, и механиком и, между прочим, никогда не пьянствовал, но всегда был занят каким-то полезным делом по хозяйству. И самым любимым его занятием было выпиливание резных оконных наличников. 

    А бабушка моя Аграфена Ивановна Глебова(в девичестве Кустова) 1898года рождения, как и дед, была не только ткачихой на ткацкой фабрике, но и очень талантливой рукодельницей. К ней деревенские модницы стояли в очередь, чтобы сшить новое платье.

У неё дома был и свой собственный ткацкий станок, сконструированный из дерева  любимым мужем Ефимом. И ни одна тряпочка в доме не пропадала, как в безотходном производстве, потому что даже из рванья получались отлично сотканные прочные и тёплые дорожки-половики. А уж как умела Аграфена Ивановна плести кружева на коклюшках из тончайших шёлковых нитей, так  это словами и не передать…один такой шарфик чёрного цвета только и остался у меня из наследства и сохранился потому, что надевался он на голову не часто – к отпеванию и похоронам родных и близких…а изо дня в день бабулечка моя любила одеваться на улицу в платья с белыми кружевными воротничками и в белый платочек. 

     Жили они в доме, который построили сами после свадьбы. И помогала им в этом вся деревня Сергеиха, состоявшая при большой ткацкой фабрике во Владимирской области. При царской власти всем работникам фабрики полагались земельные наделы по 50 соток земли и большие общественные покосы. Поэтому при каждом частном доме был большой скотный двор, накрытый тёсом и примыкавший к хозяйскому деревянному дому. 

     В этом крытом тёплом подворье располагались загоны для коров, овец, коз и всяческой домашней птицы – курочек, гусей и уток. Для всей этой живности под крышей устроены были огромные сеновалы и хранилища с ларями для зерновых и овощных заготовок на зиму. 

     Много было всяких закоулков в этом подворье, где детям и зимой, и летом нравилось играть в прятки, но святая-святых, куда не разрешалось залазить, были дедовы мастерские. 

    Мне помнится ещё не очень большой огород на этом участке, картофельное поле и огромная поляна с травами в мой детский рост. 

   Там же, за домом находился большой погреб и обычная деревенская баня. 

    У такой бани, построенной тоже с любовью, как и всё остальное,  было два помещения – уютная предбанная комната со столом  и скамьями, и жарко натапливаемая баня. где возвышался двухступенчатый полок(внизу попрохладнее, вверху пожарче, чтобы париться и берёзовыми веничками выбивать из тела любую хворь заразную,  и возле каменной печки стояла большая железная  бочка с водой, ощелачиваемой углями и согреваемая раскалёнными камнями.

    И  у этой маленькой баньки было очень важное предназначение – не только содержать в чистоте своих создателей, но и лечить их ото всех простудных заболеваний. А ещё, как я понимаю, в этой баньке мамы и папы могли при желании уединяться каждую субботу вместе с самоварчиком и наливочкой, чтобы хорошо попариться и вместе отвести на радостях душу…а потом, спустя положенное время, обзавестись кучей здоровеньких и умненьких ребятишек…детская моя память цепкая, и я очень хорошо помню эти банные субботние дни, когда принималось решение топить баню и печь пироги…Дети, как правило, баню не любили, но зато очень любили воскресные пироги...

    Но пироги – это ещё одна, совершенно отдельная и очень творческая тема для рассказа о наших бабушках. Тогда семьи были большие, и пироги пеклись немалые, закрытые, и самые вкусные из них были, я помню, с мясом или с рыбой…

   И наверное, примерно так же жили в деревне очень многие семьи – в каждодневных трудах и заботах, но не забывая о взаимной любви внутри семьи, а также соблюдая все традиции и праздники внутри местной общины. 

    Два раза в год, на День святого Николая-Угодника зимнего и летнего вдоль улицы накрывались праздничные столы, и вся деревня беззаботно гуляла: 

ела и  пела за общим столом,  слушала музыкантов, водила хороводы и  устраивала молодёжные игрища…разве не была счастливой эта бесхитростная жизнь настоящих тружеников, ощущавших своё благополучие в своих собственных руках? Они жили согласно Природе, самосовершенствовались в своих умениях и навыках, каждый день любуясь восходами и закатами солнца, новыми весенними ростками и удивительной осенней щедростью матушки-Земли нашей…

   У моей бабулечки даже имя было:

Агрофена(Земля по-гречески).А для любимого мужа она всегда была Грушенька…

   Честно, я горжусь такой БЕСХИТРОСТНОСТЬЮ МОИХ ПРЕДКОВ. У моей бабушки Груши не сходила с лица ласковая улыбка. Глаза её были похожи на васильки, а щёки даже на старости лет алели розовым цветом…я слова грубого или просто громкого от неё никогда в жизни не слышала.

   Смотрю нынешние сериалы и каждый раз удивляюсь: каждый мечтает о счастье и о благополучии, а на деле – сплошные интриги, тревоги и страхи, когда каждый сам себя загоняет в угол своей безответственностью перед собой, перед обществом и перед Богом.

   Каждый считает себя умнее или хитрее других, живя сегодняшним днём, в то время, как каждый бесчестный поступок и каждая корыстолюбивая хитрость шаг за шагом ведут не только к общественному конфликту, но и к конфликту с самим собой в виде болезней физических и

  психических, в свою очередь, ведущих к самоуничтожению личности на обоих планах – и физическом, и духовном, когда человек перед смертью себе говорит: «Да лучше бы я не жил вовсе…», когда некому в конце жизни стакан воды подать, или ещё того хуже, когда полно рядом желающих отправить тебя на тот свет за ради того, чтобы скорее выхватить у тебя твоё наследство…как говорится: «Бог не фраер…»

Лара Фай-Родис

В каком веке мы живём? Вы скажете, в ХХ1- м. Смотря, что считать точкой отсчёта.

Матрица вселенных устроена так, что её нейронная система чувствительна к любым проявлениям чувства и мысли, способных оплодотвориться в Слово или в Образ,
превращая  Образ – в Материю.

Не поэтому ли – чья-то безудержная ярость вспыхивает квазарами, а 

 Земля притягивает метеоритные дожди, когда ужас сыплется из детских глаз при звуках летящих мин и снарядов, когда  дети тонут, выброшенные из лодок взрослыми беженцами, освобождающими для себя спасительное место под солнцем,
когда на головы устроителей безнаказанных войн десятилетиями сыплются  проклятия, одновременно сотрясающие своими  гравитационными колебаниями все космические просторы?

Не только людская злоба и людская боль,
но страдания и самОй маленькой живой планеты Земля вызывают судороги в нервной системе Космоса, когда под напором колонизаторов она содрогается в конвульсиях.
  Не потому ли цивилизации регулярно сменяют друг друга?

А мы, не помня об опытах прошлых цивилизаций, в который раз наступаем на одни и те же грабли, отсчитывая своё время от очередной мифической казни…

И кто-то каждый день восклицает: «Боже, почему ты нас не слышишь?»

А  что бы вы делали, обнаружив на своём теле паразитов?
Может быть, стоит пристальнее вглядеться каждому сначала в себя?
Если ещё не всё потеряно, не пора ли, в первую очередь, очистить свои собственные мысли от иждивенческих настроений?

Если бы могло большинство здоровых людей настроить себя на созидательный лад!
Если бы люди в большинстве своём для себя лично, и в себе лично,
задекларировали охранную грамоту и своё благословение –
каждому атому красоты земной природы,
в понятие которой уместилась бы и каждая человеческая жизнь, которую вправе отнять только Всевышний...ведь тогда суммарный сигнал
планеты Земля в нервную систему Космоса стал бы позитивным,
и положительная обратная связь оттуда не замедлила бы явиться новыми полезными открытиями  во имя процветания цивилизации здесь
и совершенствования отношений с Космосом,
включая не только телепатию, но, возможно, и телепортацию.

Не говорили ли, люди, вам все религии: БОГ ЕСТЬ ЛЮБОВЬ?!
Неужели это так сложно усвоить?
Каждый хочет, чтобы его любили, зачастую понятия не имея о том,
что такое  ЛЮБОВЬ.А это же так элементарно, если
Ты –  ЧЕЛО-ВЕК! ЛЮБОВЬ, ЭТО – НЕЙРОННАЯ СИСТЕМА КОСМОСА.
Напряги извилины, услышь и почувствуй, почувствуй её, не только как скачки артериального давления, которые ты лечишь химией, вместо покаяния и поста!

***
Великая душа – по-русски  называем:
Бог.

Душа твоя в любви - объединенье с Богом,
Когда нет страха смерти.

Есть порог.
Переступив его при жизни, ты в итоге
Ответствен за себя
И  одинок,
как Бог.

Твои энергии, в обычности – инертны,
Теперь – исток
Для сил божественных несметных.

Душа, - как семечко,
А тело – лишь горшок.

Взрастает Дух,
Иль вянет, как цветок,
Когда  боготворишь горшок, - не семя,
В горшке ты остаёшься прахом вместе с теми,
Кто мыслить выше глины сам не мог
И выродится в цепи поколений.

© Copyright: Лара Фай-Родис, 2016
Свидетельство о публикации №116021407900