«Записки врача» И. И. Мышкина

Часть II

Забота о семье

Я сам с восторгом упивался красотой природы и, конечно, ясно понимал её прекрасное влияние на здоровье человека. Я считал, что был обязан по мере моих возможностей предоставить семье условия для общения с природой – любоваться её красотой, укреплять своё здоровье. Бывая на охоте, я быстро и легко обнаружил чудесное место отдыха для всей семьи на реке Чепце. Маленькая деревушка, всего несколько домиков с названием Кривой Бор, расположена на крутом берегу этой реки. Позади деревушки – чудесный бор, где много грибов. Красивый вид, особенно за реку. Лес, затопленный весной на большом пространстве. А летом, когда сойдёт вода, оставались два больших озера, зараставшие камышом. Там мне удавалось застрелить парочку уток. На самом большом озере был посередине островок. Там росло несколько лиственных деревьев. Он назывался Омут. На его крутом берегу стояли три маленьких домика, где жили рыбаки. Озеро было расположено в одном километре от реки. За ним, на пригорке, вскоре начинался красивый сосновый бор, полный ягод и грибов. Сама река Чепца – довольно широкая и глубокая. На берегах – песчаные отмели. Правый её берег зарос ивняком. В реке водилось много рыбы, и у нас постоянно был рыбный стол. Особенно удачна была в те времена рыбалка с дорожкой!

Мы завели гребную лодку и очень часто катались всем семейством. В это же время мы устроились в только что построенном доме. Нам так понравилось здесь жить, что мы ездили в эту деревню отдыхать более десяти лет. Правда, жили уже в другом доме вместе с чудесными хозяевами Франжоли – Николаем Тимофеевичем и Лидией Николаевной. Жили дружно и весело, даже устраивали концерты с балалайкой и гитарой и, конечно, подпевали. После своего месячного отпуска я уезжал в Вятку. Семья оставалась здесь до глубокой осени. А сам я приезжал каждую субботу на поезде, идущем до четвёртого разъезда, оттуда шёл пешком два километра до деревни. Меня встречала моя семья. Обе мамы – и моя, и жены – гостили у нас в деревне.

Приятно вспомнить забавный случай. Однажды приехала к нам отдохнуть на воскресенье знакомая учительница Вера Александровна со своей сослуживицей. Во время завтрака гостья расхвасталась, что умеет хорошо собирать грибы, и никто не в состоянии её превзойти. Мы заспорили, и было предложено сходить на два часа в лес, причём брать только молодняк белых грибов. Большие и старые грибы не брать. Соревноваться будут В. А. и И. И. Мы отправились. Через три часа комиссия из трёх человек сортировала и считала грибы. Всего мы собрали 44 гриба. Я победил оттого, что знал грибные места и собрал на 2 гриба больше. Но было весело. Много шутили и смеялись.

Вокруг деревни, в лесу, и особенно вдоль реки были очень живописные места. Спустя километр от нашей деревни, вниз по течению реки берег возвышался, и мы часто ходили туда любоваться прекрасным ландшафтом, который открывался с высоты. Я снимал все эти пейзажи, так как увлекался в ту пору фотографией.

Работал тогда в тубдиспансере. Однажды совет диспансера и облздравотдел обратились ко мне с просьбой указать красивую, здоровую местность для постройки детского санатория, так как я хорошо знал окрестности. Не колеблясь, я свозил комиссию на этот высокий берег реки Чепцы. Через несколько дней началась постройка деревянного дома. Но хотелось бы построить несколько отдельных домиков, чтобы не помещать в одном доме много детей. Я боялся занесения инфекции, что привело бы к закрытию санатория на время эпидемии.

После моего сообщения об этом в облздравотдел тов. Шубников предложил в квартале от главного здания построить изолятор. Сюда можно было помещать детей с подозрениями на заболевание. Все мы поддержали его. Стройка шла энергично. Но едва только закрыли крышу, тов. Шубников заявил, что денег на строительство в облздравотделе больше нет, так как Министерство здравоохранения отказалось отпустить дополнительные средства. А я успел сделать несколько снимков строительства на фоне живописного пейзажа. Облздрав повторил просьбу об отпуске дополнительных средств на стройку санатория, приложив снимки строительства. Это помогло, так как на снимках было видно, что двухэтажное здание санатория внешне закончено. Осталась только внутренняя отделка. Таким разом, благодаря фотографиям облздрав получил на достройку санатория 10 тыс. руб. Через два месяца санаторий был открыт. Под названием «Каныпский» он существует до настоящего времени. Много детишек получает здесь прекрасный отдых, закалку организма. Санаторий этот – областного значения. В настоящее время сюда проложена дорога, и ходит автобус. А дети не только закаляются и отдыхают, но и любуются красотой окружающей природы.

К великому сожалению, мы стали реже отдыхать в деревне Кривой Бор. Но вскоре я, по совету моего приятеля, Николая Андреевича Рылова приобрёл половину пятистенного дома в устье реки Великой при её впадении в реку Вятку. Эта покупка была сделана из-за того, что семья увеличилась, появились внучки. А в доме Николая Тимофеевича нам было уже тесно. Кроме того, сообщение с дачей стало значительно удобнее – автобусом или по реке.

Несмотря на то, что я приобрёл другую избушку на реке Великой, я всё же тосковал о просторах и красоте реки Чепцы. И весной, когда разрешалась охота на водоплавающую птицу, я брал корзину с подсадной уткой, живущей у меня, ружьё, ехал на поезде до 4-го разъезда и пешком доходил до Кривого Бора. Ночевал у Франжоли, который переправлял меня на лодке за реку. Расставаясь, он однажды сказал мне: «Когда дойдёшь до озера Омут, постучи в крайнюю избушку, где живёт Павел, он перевезёт на другую сторону озера. Иначе тебе придётся обходить два километра».

Я так и сделал. Осторожно постучал и, когда вышел Павел, попросил его перевезти меня на другую сторону. Он ответил, что здесь у него лодки нет. На ней уехали в деревню Канып. Я пошёл пешком. Но перед тем спросил, охотился ли он нынче. «Нет, – ответил Павел, – и ружьё у меня в деревне». Я попрощался и ушёл. Обойдя озеро, я выбрал себе удобное место, быстро соорудил небольшой шалашик на берегу. Шагах в тридцати посадил утку. Сам залез в шалаш и стал терпеливо ждать подлёта селезня. Утка хорошо кричала, но подлёта не было, так прошло три часа. Солнце зашло. Я решил, что охота не удастся, и посадил утку в корзину. Сорвал несколько веточек ивы, сходил до стога сена и устроил себе в шалаше лежанку, куда и прилёг.

Думаю, что я уже начал засыпать, но вдруг мною овладело какое-то неясное беспокойство. Я приподнялся на локте и взглянул на берег: вижу, на бугорке, в 12-ти шагах от меня, лежит человек, высунув в мою сторону ружьё, и прицеливается в меня! В ту же секунду я выскочил из шалаша с ружьём в руках. Лежащий мужик, увидев, что тоже готов к стрельбе, быстро повернулся и побежал от озера. В нём я узнал Павла и крикнул ему: «Стой, буду стрелять!» Но он побежал ещё быстрее, сильно петляя. Мне хотелось выстрелить, но потом сообразил, что не стоит. До сих пор жалею: имея пятизарядное ружьё, я мог бы сделать несколько, хотя бы ложных выстрелов. Это его, возможно, испугало бы, и он бросил ружьё. Я успокоился, что остался не раненным. Это могло бы произойти, не проснись я. Но охотиться мне уже не захотелось. Я пошёл домой, вызвав дядю Колю. Переехав через реку, рассказал ему всю историю, он был испуган и жестоко винил себя, что посоветовал обратиться к Павлу, зная, что тот был судим за убийство старика на этом же озере. Когда дядя Коля рассказал за чаем об этом случае, его жена Лидия Николаевна и сидевшая в гостях Анна Терентьевна ахали и говорили, что, конечно, это был Павел. Чтобы убедиться в том, попросили Анну Терентьевну сходить в деревню и спросить, приходил ли Павел в деревню в этот день. Ей ответили: «Приходил, захватил ружьё и тотчас же уехал на лодке».

Летом мы с женой гуляли в тех местах. Она тоже знала о случае на охоте. И нам повстречался Павел. Мы решили пройти мимо, но Павел подошёл к нам, поздоровался и сказал, обращаясь ко мне: «Как уж мне хотелось поохотиться, но вот лодки и ружья не было!»

В настоящее время я езжу каждую осень в соседнюю деревню от Кривого Бора к нашим друзьям – Аннушке и Татьяне. Меня встречают чудесно – поят чаем, угощают горячей варёной картошкой, яичками. А я закупаю у них свежую картошку на всю зиму. С большим удовольствием любуюсь природой, напоминающей мне счастливое прошлое. Тёплая, дружеская беседа с друзьями хорошо успокаивает меня, и мне приятно видеть, что мой приезд доставляет им радость.

Кривой Бор

Однажды мы с сыном поехали прокатиться по реке Чепце. Стояла чудесная погода. Кругом зелень, мотор работал хорошо, дорога для нас знакомая, мели бояться не следует, так как ездили несколько раз и хорошо знали русло.

Мы подъехали к самому дому Николая Тимофеевича, живущего в деревне Кривой Бор. Лодку приковали к плоту, плавающему у самого берега.

Поднявшись на крутой берег, прошли через двор и вошли в дом. Приехали очень кстати: хозяин и его жена сидели за столом. Они приветствовали нас радостными возгласами и пригласили выпить чайку со свежими, ещё тёплыми шаньгами. Наш душевный, интересный разговор был прерван вошедшим. Это был пожилой человек, житель соседней деревни, рыбак. Он руководил рыболовецкой артелью. Увидев наш катер, он обратился к нам с просьбой – не сумеем ли мы на катере отвезти три лодки с рыбаками и сетями вверх по реке Чепце за 35 км. Рыбаков 12–13 человек, за это он обещал первую пойманную рыбу отдать нам в награду. Мы переглянулись с сыном: наш катер имеет мотор 3,5 лошадиных сил, идёт на керосине 8–10 км в час. Сумеем ли мы довезти вверх по течению? Да и керосина у нас мало.

Председатель артели говорит:

– Керосин я привезу. Надо попробовать, думаю, сумеем уехать.

Мы дали согласие.

Рыбаки пришли, принесли большую бутыль керосина, два невода. Всего набралось 13 человек. Подцепили к моторной лодке две лодки с сетями, взяли большой чайник, котелок. Нам предложили взять две ложки и две кружки. В нашу моторку забрались четыре человека вместе с нами. Сын завёл мотор, помахали Николаю Тимофеевичу и оттолкнулись от берега. С тревогой смотрю, слежу, как повезёт. Первый десяток километров все в напряжении, но облегчённо отметили, что мотор работает бесперебойно, рискнули прибавить ходу. Моторка потащила быстрее, и все весело разговаривали, шутили. Мы выехали в 10 часов, а в 6 часов были на месте, указанном руководителем. Там надо было начать рыбную ловлю неводом. Чудесное место на правой стороне реки. В полукилометре от берега – небольшой лес. Сам берег пологий, выдаётся песчаной гривой, подле которой мы и остановились. Сойдя на берег, расположились лагерем, разожгли костёр. Оказывается, рыбаки взяли с собой свежепойманную рыбу. Уха была вкусна! Затем вскипятили чайник. Чёрный свежий хлеб был тоже хорош. К чаю были шаньги, видимо, дядя Коля сунул их нам с собой в дорогу. Чудно!

Вечереет. Как красива река! Какая тишина… Только изредка всплёскивает рыба, и едва заметные небольшие круги расходятся по воде. Они быстро исчезают, и опять видна застывшая гладь с отблесками серебристой луны. Изредка пролетит ночная птица, издавая своеобразные скрипящие звуки. И снова чарующая тишина. Ко мне подходит главный рыбак и говорит:

– Дорогой доктор, завтра чуть свет на этом месте забросим невод. Для тебя – первая рыба. Здесь, правда, не рыбачат. Ну, да тебе немного и надо. И вы сможете ехать обратно. А теперь отдыхайте у стога сена.

Я соглашаюсь. Мы с сыном коротали наступившую ночь, прижавшись друг к другу, укрывшись ватниками. Но едва стало светать, рыбаки завели невод и стали подтягивать его, выходить на песок. Мы, конечно, смотрели с большим любопытством. Кто-то из рыбаков быстро сошёл в воду, подхватил нижний край кошеля, и невод вытащили на песчаный берег. Все сказали, что рыбы так много, что они даже не ожидали. И, конечно, уговор, что первая будет принадлежать мне.

У них появилось желание сейчас же сварить уху. Я не протестовал. Тем более, что и сам не прочь был покушать. Пока варили уху, мне предложили выбрать для себя рыбу покрупнее. Мы с Юрой набрали порядочно рыбы и сложили в корму лодки.

Покушали, как следует, свежую вкусную уху. Было сварено два ведра. Попрощались с рыбаками и с удовольствием поплыли вниз по течению. Рыбаки нас благодарили, а Лидия Николаевна с дядей Колей сварили себе уху, нас напоили чаем. Остатки рыбы завернули в мешки, и мы сумели привезти её домой.

Весна 1950 года

Май. Тепло. Река разлилась. Я уже успел спустить свой катер на воду и прокатиться. В воскресенье к дочке Наташеньке пришли её подружки по классу и попросили меня покатать их на лодке. Я им сказал, что ветер северный и на реке большие волны. Но они настойчиво меня просили покататься вдоль бережка. Тогда я поставил условие – сидеть смирно и не пищать. Они радостно согласились. С нами увязалась моя собака. Едва они расселись по местам, как стали просить меня увезти их за реку, в лес. Я посмотрел, что волны не так уж велики, лодка надёжная, и согласился. Мы поехали через реку.

Едва выехали на середину реки, я увидел плывущую по течению лодку, в которой сидели три молодых парня. Я сбавил ход, думая пропустить их вперёд, чтобы не усилить волну. Ребята весело разговаривали, видимо, качку переносили хорошо, и я успокоился. Через мгновение взглянул вперёд и… обомлел! Лодку с тремя парнями перевернуло: один из них взобрался на дно опрокинутой лодки, раскинул руки, чтобы не свалиться, второй – правой рукой гребёт, а левой держится, третий поплыл к берегу, а берег далеко! Что делать? Спасать? Дети, увидев аварию, принялись пищать.

Что же делать? Мимо проехать? Не могу! Беру руль в левую руку, а правой – весло, выношу его по направлению к плывущему и кричу: «Хватайся! Тебя поднесёт к корме, залезай и лежи смирно!» Он залезает, ложится на живот, а я смотрю, как осела корма. Затем поворачиваю влево руль, плыву к парням и кричу: «Залезайте по одному!» А они уже ничего не понимают, глаза таращат и сразу бросаются к борту.

Приблизившись, я схватил одного за шиворот и резким движением толкнул на нос катера. Третьему помог забраться и посадил рядом с собой. Мой мотор работает хорошо на малых оборотах. Лодка держится ровно. Но ведь надо сделать разворот и плыть обратно к берегу, а нас порядочно сносит по течению. Я осторожно работаю рулём и постепенно прибавляю ход. Через 15 минут мы подъезжаем к насыпи. Осторожно пристаю и по одному высаживаю парней. Они поднимаются по насыпи, садятся на рельсы, я слышу: «Ну, вот, покатались!»

Мои ребятишки сразу запросились домой. Я подвёз их к остановке, и они побежали. Когда вернулся, ребята были уже дома и успели всем рассказать о нашем происшествии. А наша старушка, няня Феклинья, сказала мне: «Ну, вот, ты спас трёх пареньков, а ведь сегодня первый день Пасхи, тебе за это простятся три самых больших греха! Молодец!»

Мои собаки

Какой мальчишка не любит собак, не желает иметь собаку-друга и защитника! А если он ещё и охотник, то без собаки жить не может. Так и я всю молодость и до тех пор, как стал врачом, мечтал иметь собаку. Зато в первые годы самостоятельности я уже был с четвероногим другом.

Об одной собаке мне хочется подробно рассказать. Толковая, деловая, ласковая – как она была предана мне! До сих пор не забыть, хотя позднее были и более породистые собаки, чем лайка с бронзовой медалью, а были и с золотой. Волчок – рыжеватая собака, с небольшими белыми подпалинами на животе. Но следует подробно рассказать всю историю её появления.

Ранняя весна – март. Я врач. Иду на работу. Путь мой проходил через мост Казанский. Собственно, это была земляная насыпь между двумя оврагами.

Правый овраг зимой служил катком. Вокруг катка, уже заброшенного из-за ранних потаек, были горы снега, где мы ещё мальчишками часто катались на лыжах.

Однажды, проходя по мосту, я заметил стайку собак, бегающих в овраге. Я подумал, что начался весенний гон, и стал за ними наблюдать. Впереди бежала пёстрая собака, по-видимому, самка, а за ней около десятка кавалеров, лая и огрызаясь друг на друга.

Моё внимание привлёк небольшой рыжеватый пёсик – щенок, бежавший позади всех. Он сразу мне понравился. Хвостик у него был калачиком, уши торчали. Я стал следить за ним и, когда он поравнялся со мной, свистнул и бросил кусок хлеба. Пёсик остановился, посмотрел на кусок, потом на меня и стал осторожно подходить к хлебу. Понюхал, вдруг жадно схватил его, отбежав в сторону, огляделся, прилёг и стал есть. Съел и, не обращая внимания на меня, пустился догонять свору.

Я решил на обратном пути опять сходить к оврагу и, когда через два часа вновь увидал свору и жёлтого щенка, был доволен. Перед этим я заглянул в лавку и купил граммов двести простой колбасы. Когда стая пробежала мимо меня, я улучил момент и бросил ломтик колбасы почти под ноги щенка. Он быстро его схватил, почти не жуя, проглотил на ходу, понял, что это вкуснее хлеба, остановился и, наконец, обратил на меня внимание. Я уже бросил второй ломтик. Он сделал несколько шагов назад и схватил его, а я уже подбросил в третий, четвёртый раз и, видимо, так заинтересовал пёсика, что он уже ждал пятый ломтик, поглядывая на меня вполне дружелюбно. В свою очередь, я тоже не дремал и, перекинув ноги, сидел на перилах. Я заметил, что это не испугало щенка, и вскоре рискнул подать ему ломтик колбасы рукой – он довольно энергично схватил его. А когда я уже заканчивал свою приманку, сумел даже погладить у щенка спинку. Он отстранился, но к следующему кусочку всё же подошёл. Я подхватил его, спокойно перебрался на тротуар и пошёл с добычей домой. После чашки тёплого мясного супа с кусочками чёрного хлеба мы стали друзьями.

Интересно было наблюдать некоторую диковатость Волчка – так назвали новую собачку – в его первых совместных выходах на утиную охоту. У меня был немолодой пёс Трезор. Осенью, как только разрешали охоту, мы с ним брали с собой Волчка. Он шёл обычно сзади нас, а когда Трезор заходил в болото, в камыши, Волчок выбирал место повыше, садился и с удовольствием, казалось мне, смотрел, как мы ходим по кочкам и булькаем в воде.

Но через пару-тройку таких прогулок Волчок полез в воду, стойко следовал за Трезором и нюхал. Первая утка, которая вырвалась из камышей, была мною ранена и старалась скрыться от собак, на счастье, Волчок поймал её. Я отблагодарил его хорошим куском сахара.

Нюх Волчка, его ловкость вскоре были значительно выше, чем у Трезора. Но в первый раз я не стал требовать от собаки подачи убитой дичи в руки, был доволен, что она выносила утку из воды и бросала возле меня. Она была сама довольна и два-три раза взлаивала!

В дальнейшем Волчок при удаче всегда подавал 2–3 раза голос, за что и был прозван «могильщиком», друзья говорили: «Иван Иванович убил утку – могильщик лает».

Но свои прекрасные качества Волчок проявил вполне уже на следующий сезон. Он был одинок и действовал самостоятельно. А Трезора я подарил товарищу.

Хочется отметить поведение Волчка дома. Собачка была чистая, спала в отведённом месте и никогда даже не пыталась понюхать что-либо съедобное. Это был мой друг, и только, если я позволял ему, был около меня, никогда не приходилось его оговаривать. Утром, когда я уходил на работу, он провожал меня до угла другой улицы.

Я должен был на него поглядеть, погладить и сказать «до свидания». Он же вильнёт хвостом и уходит на своё любимое место у ворот. Тут он меня и ожидает, и стоит только показаться из-за угла – Волчок вскакивает, с лаем встречая меня. Это повторялось каждый день, и моя мама говорила: «Волчок лает, хозяин идёт, накрывайте на стол».

Как-то я захворал, доктор уложил меня в постель и посадил на строгую молочную диету, подозревая язву желудка. Волчок никогда не входил в комнаты, все говорили, что он лежит и скучает. И вот однажды все родные уселись в столовой кушать, а меня раньше покормили в постели. Я слышу, как они стучат ложками, разговаривают. А я уже лежу 25 дней, всё с грелками. Тоска! И вдруг улавливаю, что кто-то тихонько крадётся по коридору. Я прислушался, приподнялся на локте и вижу в дверях кабинета, где я лежал, высовывается хитрая остренькая мордочка моего любимца. Я сказал: «Волчок!» Он взвизгнул, кинулся ко мне и мордашкой давай тереться о мои руки!

Слышу, в столовой все встали и подбежали к моим дверям, испугались, думали, что-то случилось, принимая собачьи повизгивания за мои жалобы. Двадцать минут собачьего блаженства – друга, так преданно смотревшего мне в глаза! К моему сожалению, ждали доктора и Волчка отправили на своё место. Но он уже успокоился – его хозяин жив и даже ласкал его. Можно ещё месяц потерпеть!

Сестра мамы, Анна Матвеевна, жила одиноко у нас внизу. Она была искусной поварихой, ходила по богатым людям стряпать на все местные праздники, чем и жила. Это была хорошая, умная женщина. Она знала, что я хвораю, и пришла меня навестить. Как сейчас, помню, стоит она при входе в кабинет, тоскливо смотрит на меня, исхудавшего и мучающегося от болей, и говорит: «Ванюша, болит у тебя? Да? Болит? А когда ты кушаешь диету, тоже болит?» – «Да, не легче». – «Ох, Ванюша, раз от диеты болит, так уж лучше ешь всё! По крайней мере, не похудеешь!»

Скоро меня отправили в Москву. Там я прошёл осмотр у двух профессоров-специалистов по желудочно-кишечным заболеваниям. Язву не подтвердили, молоко и молочную диету отменили. Разрешили кушать всё и даже икру. Её в то время у нас в Вятке продавали банками. Вот это было вкусно! Мы с Волчком ходили за реку, гуляли досыта и поправлялись!

Качества Волчка как охотничьей собаки были непревзойдёнными. Он прекрасно искал, в совершенстве ловил и выносил дичь к моим ногам. Хорошо подлаивал тетеревов, белку. Но всего интереснее было, когда он прекрасно, с лаем гнал зайца, хотя это не свойственно лайке. Но, видимо, научился, так как я каждую осень бывал на охоте за зайцами. Как-то в компании убил одиннадцать штук.

К себе притащил 5 штук зайцев и трём приятелям повесил по паре. Одним словом, с такой собакой не соскучишься.

Но вот летом мы жили в деревне Кривой Бор на реке Чепце. Там была чудная природа – красота! Грибы, ягоды, а, главное, охота хорошая. Мы каждое лето жили в домике на берегу Чепцы. Я всегда отпуск брал в августе, как только разрешали охоту. А какая была рыбалка, прямо Эльдорадо! По малину ходили с корзинами, грибы – только белые, иногда до 50 штук отборных. Жена говорила: «Хорошо бы завтра поесть ухи!» Это значит – с вечера насаживал и выбрасывал с лодки снасти, а утром вдвоём ехали, вытаскивали, подсекал сачком – и всегда была хорошая уха.

Если днём ехали кататься, то всегда садился на корму, правил, одновременно опускал дорожку – это блесна, а конец бечевы брал в рот. И за часик прогулки – щучка на сковороде. Как-то уже в сентябре я поймал щуку, специально ездил с приятелем рыбачить. Весила она 13,5 фунтов – это была громадина! А какая была борьба, когда я вытаскивал из воды лодку!

Была уже осенняя погода, моросил дождь, утром был и снежок. И всё же мы вдвоём – страстные рыбаки, я и Филипп – решились поехать порыбачить, половить рыбу-хищника, которую удачнее ловить осенью с наступлением холода.

Мы поднялись на маленькой лодке вверх, против течения, километров пять, там была широкая и глубокая заводь, где нам удавалось раньше ловить щук.

Когда мы добрались до места, подул сильный, холодный ветер, правда, мы были тепло одеты, в шубах, больших сапогах, но всё же нам не захотелось рыбачить! А я говорю: «Давай подъедем к крутому берегу, там тише, меньше дует ветер, вскипятим чайник, попьём чайку и поедем обратно». Филипп согласился. Мы подъехали, укрепились, втащили в камыш, который рос у берега, лодку, и стали разводить костёр.

Я наполнил чайник водой и подвесил его над огнём. А приятель поехал на лодке и выкинул блесну. Вскоре я услышал радостный крик. Я взглянул и вижу – он показывает порядочную щучку, фунта на три. Филипп подъезжает к берегу, выходит из лодки с пойманной рыбиной и говорит: «Ну, давай поедем домой?» А меня уже разобрало, и я говорю: «Ты с рыбой, а я пустой. Кипяти-ка чай, я тоже съезжу». Сел в лодку, оттолкнулся от берега и распустил блесну. В этот момент мне показалось, что кто-то дёрнул блесну. Я проверил, потянул к себе, но она шла легко, я успокоился и поехал на середину. Вдруг подул сильный ветер с дождём и снегом. Мне сразу не захотелось рыбачить. Я повернул лодку к берегу в камыш, перешёл на корму и стал собирать шнур. Когда я подтянул шнур близко к лодке, гляжу, а за шнуром выходит большая щука. Увидев меня, она рванулась в реку, лодка вышла из камышей, и я – на середине реки! Тёплая одежда, большие сапоги, сильный ветер – всё это способствовало тому, что моя лодка, как говорят, ходуном ходила.

Товарищ с берега стал кричать: «Брось ты её, ещё утопит тебя!» А я уже не мог бросить, отступиться от такой удачи и стал потихоньку выводить рыбу, подтягивая к лодке шнур. Но едва она показывала голову, как делала рывок, и её нет! Я опять тихонько подвожу ближе и ближе. Раз семь я подводил и отпускал рыбу, наконец, видимо, щука устала и позволила подвести себя к лодке! Я быстро её поддел сачком, но сделал ошибку – «подсакнул» под середину рыбы и поднял её над головой, но рыба изогнулась, сачок повернулся в моей руке, и щука шлёпнулась в воду! Гляжу на неё и вижу, что крючок блесны отошёл от её губы! Но рыба не нырнула, а пошла по верху воды, вдоль борта лодки. Я быстро рванулся к носу, схватил сачок моего приятеля и поставил его перед рыбиной! Она стала в него заходить! Я подхватил сачок другой рукой, поднял кверху и бросил в лодку. Надо сказать, что рыбина заняла почти всё дно лодки! А сам я лёг на неё, отдышался и стал одной рукой подгребать к берегу. Мы втащили щуку на берег.

Товарищ проколол ей ножом голову. Смотрим друг на друга и удивляемся величине пойманной рыбы. Теперь можно и домой! Пять километров вниз по течению – одно удовольствие! Да ещё с такой добычей! Я вошел в избу, где мы жили, это была новая, только что построенная изба, и мы первые её обживали.

Сбросил с плеча рыбу. Жена смотрит и удивляется, как это удалось такую зацепить! Сынишка, ему было лет пять-шесть, лежал на полатях и грелся. Увидев рыбу, он быстро спрыгнул с полатей и подбежал к щуке. А та вдруг разинула рот! И это было так устрашающе, что Юрка вмиг снова был на полатях! Мы целую неделю варили и жарили щуку, несмотря на её величину, мясо было вкусное.

И вот к нам на дачу приехали поохотиться два друга – доктор Станислав Адольфович Драверт и его друг Константин Алексеевич Палкин. Оба с ружьями и оба с породистыми собаками – пойнтерами. Когда мы пили чай, ужинали, они в два голоса укоряли меня, знаменитого охотника и доктора, державшего такую беспородную собаку! Я, конечно, возразил, говорил, что собака меня устраивает полностью!

Утро было туманное, но мы выпили по стакану чая и отправились на охоту. Через километр ходу мы уже были у небольших болотинок, и породистые собаки моих друзей стали искать дичь. А мой Волчок идёт спокойно, как будто видит, что в этих болотинах дичи нет! Но вдруг он сунул нос свой в траву и побежал в сторону с лаем. На росе ясно были видны следы зайца, а ведь он любил их погонять! Ко мне подходит Станислав Адольфович и говорит: «Видно, твой пёс погнался за зайцем, а ты пришёл поохотиться за уткой! Теперь пёс будет гонять его пару часов, а ты будешь ходить вокруг болота и сердиться». Меня смутили его слова.

Тем временем Волчок вбежал на пригорок. Я свистнул – он оглянулся, я показал ему кулак, однако, он не вернулся! Мы разошлись. Я снова пошёл к большому озеру, покидал в камыши у большого озера камни и палки, надеясь, что утка, если она там, вылетит, я выстрелю, и собака, услышав выстрел, вернётся. Но утка не вылетала, и я, обойдя озеро, через луг направился к другому, поругивая про себя Волчка.

Перейдя луг, я подошёл к кустарнику у озера и вдруг услышал справа, у своих ног, какой-то шорох. Я даже вздрогнул, думая, что это змея, которые здесь нередки, но каково же было мое удивление и радость, когда я увидел Волчка! Он полз на животе, глядя на меня, а в зубах была утка! Значит, он бежал вдоль большого озера по моему следу, почуяв в камышах утку, конечно, прыгнул и сумел схватить, но, помня мою угрозу и понимая, что я сердит, он решил не бросать её, а полаять, как делал всегда, и принес её ко мне! Ну как будешь ругать и наказывать?

А дипломированные, породистые собаки моих друзей ничего не нашли, и охотники вернулись на дачу пустыми. Теперь уж я посмеялся над их породистыми собаками.

И ещё один случай запомнился мне с Волчком. Это было на охоте в Комарихе. Она находится у большого озера Ивановского, где я часто охотился. После охоты мы шли в деревню отдохнуть и покушать. А у меня в этом крае все знакомые, вернее, все мои пациенты. При входе в деревню, уже в воротах виден был дом в два окошечка. И почти всегда у окна сидит бабушка, которую я лечил лекарствами. Она сидит и вяжет носки. Увидев нас, она высовывается из окна и зовёт нас. А я всегда кричу: «Бабушка, кисель». Она хорошо готовит его из собственного приготовления крахмала. И пока мы идём, снимаем мешки, развешиваем уток, входим в дом, нас бабушка уже зовёт к столу. Как приятно поесть горячего киселька, выпить стакан чая, закусив чёрным хлебом, тоже своей выпечки. Вкусно и сытно. Весело! Через часик-другой домой отправляемся. До Вятки через село Никульчино было километров пять.

Как-то нас пригласил мужичок подвезти, он ехал с луга за сеном, то есть по дороге. Едем, разговариваем, а Волчинька бежит рядом. Нужно проехать по небольшому, но густому березняку. Вдруг слышим – Волчок лает. Мы почти проехали березняк, когда я решил посмотреть, на кого лаял Волчок. Я пошёл по лесочку, ориентируясь на лай, но, пройдя несколько шагов, вынужден был нагнуться и почти ползком двигаться вперёд. Лай был всё слышнее, и мне казалось, что я уже могу увидеть дичь, на которую лает собака.

Но густота ветвей и листья не давали этого сделать. Я взглянул на собаку и вижу: Волчок сидит, подняв мордочку, и лает, то повернёт морду ко мне, то взглянет наверх и влево, показывая, куда нужно смотреть. Я немного раздвинул ветви и, наконец, увидел одну лишь голову тетерева, который устремился всем вниманием на собаку. Тихонько просунул ствол ружья меж ветвей и прицелился в голову. Выстрел – и тетерев падает. Волчок уже несёт его ко мне. Все охотники были удивлены настойчивостью и азартом собаки.

А как хорошо было ночевать на охоте! Сначала у костра попить чайку из корней или ягод шиповника, испечь картошку, а затем зарыться в сено, скинув сапоги, Волчку указать место в ногах. И так сладко спалось, что даже один раз проснулись, вылезли, а кругом снежок!

Я участвовал в волчьей облаве и даже убил волка. Правда, шкуру его коллектив постановил сдать, и я получил 80 коп. Другого волка я отравил стрихнином. С этой целью я взял с бойни выбракованное мясо – целую ногу, в ней выдолбил деревяшкой яму, туда заделал пилюли. Увезли мясо на болото, в трёх километрах от моей любимой охотничьей деревни Комарихи, прорубили лёд до воды, всунули туда ногу. А предварительно место, где были заложены пилюли, замазали коровьим навозом. Трое суток я жил в деревне и каждое утро обходил на лыжах вокруг этого места. Но погода была ясная, и наши следы не заносил снег, а у меня кончился отпуск. В ночь, когда я уехал, поднялась пурга, и волки пришли. Один из них отравился, но мне он не достался, житель деревни нашёл его на дороге и, конечно, утащил.

Любопытной была ночная охота на медведя. Уехали мы втроём километров за 20 на моторной лодке вверх по реке Чепце. Там медведь выходил на овёс – полакомиться. Медведь любит захватить лапами овёс и сосать его. Вот мы сделали двое полатей на деревьях, на том месте, где надо сидеть и караулить зверя, и к вечеру забрались в разных концах поля с овсом на полати. Великолепно было встречать утро в лесной тишине. Но мы совершили ошибку. Настоящие охотники, прежде чем забраться сидеть, ходят в баню, меняют одежду, а мы часами ехали на моторке и, конечно, пропахли бензином, а у медведей тонкий нюх. Наш «ожидаемый» обошёл кругом, оставив на память отпечатки своих чудных лапочек на земле. А мы сидели до петухов, ждали…

Любил я охоту и думал – никогда не брошу! А теперь даже удивляешься, как это я всё проделывал. Ну, пройдёшься, наглядишься, природой налюбуешься. А вот, когда, бывало, крадёшься к какому-нибудь тетереву или утке часами и не замечаешь время, неудобство, ползёшь по снегу, по воде на животе. Даже удивительно! А гордость-то какая, когда с дичью! Много же в человеке сохранилось звериного! Научился подманивать тетеревов, изображать самку. Или криком, как настоящая утка, даже подвывал в ламповое стекло, подманивая волков, но, правда, без успеха.

Стоит вспомнить нашу компанию, желающую побороться с нашествием волков в Комарихе. Подходили октябрьские праздники, и мы решили дня на три поехать и устроить облаву на волков. Эта поездка была ещё тем интересна и своеобразна, что холод начался за неделю до октябрьских праздников. Температура понижалась до 25–30° мороза, даже река Вятка встала, и лёд был такой крепкий, что не только позволял ходить, но и ездить на санях.

Выехали мы четверо утром, оделись облегчённо, но по-зимнему, с лыжами. Но всё же такой ранний ледостав наводил на мысли о возможности потайки – потепления, и мы захватили резиновые сапоги.

Через пару часов достигли деревни Конец [Сидоровка - прим. ред.], по предложению одного из нас, имея большое желание, мы встали на лыжи (ямщик рано уехал к месту охоты) и с большим удовольствием прошли десять километров. Добрались часа в четыре, приготовили обед, поели и вечером часов в 8 легли спать, с тем, чтобы пораньше встать и отправиться на охоту. Наш руководитель, опытный охотник, товарищ Рязанцев, зная хорошо местность, решил, что мы двинемся к большому логу, друг от друга через 100–150 метров до обнаружения следов.

Нашим планам не суждено было исполниться. Ночью проснулся и услышал шум, доносившийся с крыши дома. Я быстро оделся, вышел, вижу, что идёт сильный дождь, вернулся, разбудил нашего руководителя, и мы решили, как говорят, сматывать удочки. Иначе перебраться через две реки, которые разольются, как только лёд уйдёт, будет трудно, и обход на станцию Полой достаточно велик, а лыжи уже не годны.

Разбудив товарищей, я нашёл ямщика. Положив лыжи в сани, надев сапоги, мы отправились. Благополучно переехали реку Вятку у села Никульчино. Хорошим солдатским шагом маршируем к посёлку Дымково, что на другой стороне реки напротив города, где организована переправа, она взята под контроль милицией. Дорогой нас пару раз помочил дождик, и мы думали, удастся ли переправиться через реку. Шли через реку гуськом, друг за другом, так советовал милиционер. Я, как самый «юный», мне было 37 лет, шёл первым и по предложению Станислава Адольфовича пел, а он – за мной, ориентируясь по голосу.

Мы благополучно пожали друг другу руки и разошлись по домам. А река на другой день уже шумела, и переправлялись на лодках!

Во время войны я получил двухдневный отгул после длительной командировки и, конечно, оба дня на лодке спускался с дачи. В Кривом Боре была подсадная утка и лодка, мне повезло – я привёз целую дюжину селезней. Все мои родные, а в войну ко мне съехалось порядочно – иногда за стол садилось 17 человек, были очень довольны и даже восхваляли мою доблесть. А уж до чего хорошо спускаться вниз по течению, останавливаться в красивом удобном месте, кипятить чайник, печь картошку, слушать птичек, соловья! Чудо как хорошо!

Однажды мы втроём спускались по реке Чепце. Остановились закусить. Сидим, наслаждаемся, и вдруг защёлкал соловей на реке в ивовых кустах. Долго смотрели, наконец, увидели его – сидит на верхней ветке, над водой. Один из нас сказал: «Хорошо бы его поймать!» Я заметил: «Это возможно! Когда соловей поёт, он увлекается, закрывает глаза, ничего не слышит и не видит». Мы предложили ему попытаться поймать птицу. Тот, недолго думая, пошёл к лодке. А она была заведена в затон, выше по течению, на линии растущей ивы. Наш приятель решил встать на лодку и подплыть под тот большой куст, где был соловей. Мы, замерев, с интересом наблюдали, думали, как удастся. Но лодка качнулась, и наш герой полетел в воду вверх ногами. Пение прекратилось, а мы хохотали от всей души. Встретили промокшего друга и предложили ему скорее выпить горячего чаю. Пришлось ему раздеться и попрыгать, благо, солнце грело. Мы вдвоём выжимали и развешивали одежду приятеля.

Моя любовь к природе, её красоте не могла пройти мимо моей души – я стал писать стихи.

Аркаша – бычий хвост

Как было приятно возвращаться с дачи домой на моторной лодке! Это более ста километров. Сначала по реке Чепце до Кирово-Чепецка, где река Чепца впадает в реку Вятку. Вятка значительно шире, глубже, быстрее её течение. Лодка идёт скорее. Но берега менее живописны. По дороге мы почти всегда заезжали к нашим знакомым в деревню Сунцовы, которая расположена на берегу реки.

Однажды мы выехали с дачи во второй половине дня, рассчитывая через 4–5 часов быть в городе. Но нас постигла неудача. Лодка шла хорошо, уже подъехали к посёлку Сунцовы, но вынуждены были остановиться, так как река была запружена плавающим лесом. Ехать дальше было нельзя, и нам пришлось даже заночевать. Пристроив нашу лодку в безопасном месте, мы все собрались в большой комнате наших друзей. Хозяева вскипятили самовар, и все стали пить чай. Разговоры были веселые, интересные. Дети – Аркаша десяти лет и Василий восьми – рассказывали, что скоро придётся забросить рыбалку, так как нужно идти в школу. «А теперь я помогаю возить навоз из сарая в поле, – говорит Аркаша, – а возили мы на быке. Бык хорош, слушается нас».

Утром напились чаю, простились, уселись в лодку и благополучно доехали до города. Прошло пять месяцев. Наступила зима. Вдруг к нам является мать Аркаши, взволнованная, в слезах. Она рассказывала, что десятилетнего Аркашу послали в поле отвезти оставшийся в хлеву навоз, а с поля захватить солому. Аркаша быстро, с удовольствием собрался и повёз в санях навоз. Бык послушно потянул сани. Приехав в поле и скинув груз, Аркаша подъехал к куче соломы. Сырую солому пришлось покидать вилами. Аркаша хорошо справился и с этой работой. Повернув быка, поехал обратно, усевшись наверх соломы, но, не рассчитав величину поворота, заехал в канаву. Бык не смог вытащить сани.

Долгое время мальчик бился, погоняя быка кнутом. Несмотря на попытки, он не смог вытащить сани. Вдруг Аркаша вспомнил «совет»: если привязать быка за хвост, то он вытащит любой воз. И он ухитрился хвост быка привязать к саням. Бык почувствовал боль в хвосте, дёрнул, рванулся, и сани выкатились на дорогу.

Мальчик был рад и с гордостью уселся на верху воза. Доехал до деревни, тут Аркаше бы соскочить, но он решил с триумфом прокатиться по деревне. На его несчастье сани наехали на кучку навоза, немного запорошенную снегом, и остановились. Он стал понукать, но вскоре заметил, что из хвоста быка течёт кровь. Он отпустил быка, а подбежавший приятель помог затащить сани во двор.

Появившийся колхозник выругал Аркашу. Быку перевязали хвост, и вскоре раны зажили. На общем собрании Аркашу за ту проделку наказали, послав в трудовую колонию, и ему грозила высылка на работу в другой город. Вот тогда-то ко мне и пришла его мать, узнав, что через 3–5 дней его отсылают с группой осуждённых в Сибирь на завод. Она просила помочь. Собрав все сведения, я отправился в прокуратуру по делам несовершеннолетних. К счастью, встретил прокурора, который был моим пациентом. Он выслушал меня, узнав, что мальчику 12 лет, тотчас взялся мне помочь. На другой день Аркаша был освобождён и вернулся в свою деревню. Но он завоевал кличку Аркаша – бычий хвост. Теперь он мастер большой квалификации, обзавёлся семьёй и на быках не ездит – ездит на собственной машине, но эту проделку не забыл.