В 1857 г. по указанию вышестоящих властей Общество поощрения художников взяло под свое крыло Рисовальную школу для вольноприходящих. Она располагалась в южном (левом) таможенном пакгаузе Биржи на Васильевском острове, отчего саму школу именовали «Рисовальной школой на Бирже». Сегодня в этом здании Зоологический музей (Университетская наб., дом 1).
Школа была создана в 1839 г., но в то время она действовала не под эгидой Общества, а при Министерстве финансов. Основателем ее был действительный статский советник Корнелий Рейссиг – доктор философии, академик Академии наук и Академии художеств, директор Военно-топографического депо Главного штаба, заведующий воскресными рисовальными классами при Технологическом институте, автор трудов по механике и тригонометрии, учебников по рисованию и черчению, а также первого в России точного атласа звездного неба. Он руководил школой в 1839-1844 гг.
Положение и штаты Рисовальной школы «для распространения между фабрикантами и ремесленниками необходимого для них искусства рисования, черчения и лепления» были утверждены Николаем I 29 сентября (11 октября) 1839 г.
Школа учреждалась «с целью поднятия и развития вкуса среди рабочих масс». Здесь (в основном выходцев из рабочей среды) учили черчению, рисованию «как человеческих фигур, так и особенно разных украшений и образцов для набивных материй», «рисованию ситуационных планов», «леплению из воску и других материалов». Школа готовила мастеров для художественной промышленности и преподавателей для небольших частных художественных школ и рисовальных классов, которые стали учреждаться при промышленных предприятиях с 1806 г.
Обучение поначалу было бесплатным. Чтобы поступить в школу, необходимо было лишь записаться в специальную книгу. Многие записывались в школу и учились в ней для того, чтобы подготовиться к поступлению в Академии художеств. Прием велся ежегодно.
«Скромные залы Школы, со стенами, окрашенными в зеленую краску, с развешанными по ним оригиналами и моделями, освещаемые масляными лампами, производили, несмотря на внешнюю незавидность, уютное приятное впечатление, – писал в 1914 году дореволюционный летописец Рисовальной школы Николай Макаренко. – Но с течением времени, при все увеличивавшемся количестве учащихся, благодаря тесноте помещения, школа не могла удовлетворять всех желающих поступить в нее и волей-неволей вынуждена была отказываться от приема».
В декабре 1857 г. Министерство финансов в связи с сокращением бюджета решило школу закрыть. Художник Александр Малевский, преподававший в школе в 1842-1850 гг., предложил взять школу на свое содержание с условием, однако, что она сохранит свои помещения в таможенном здании при Бирже на Васильевском острове. Министерство на это не пошло, надеясь выгодно продать или сдать помещение.
Художественная общественность забила тревогу, и тогда под свое покровительство Рисовальную школу на бирже взяло Общество поощрения художников. Председательница ОПХ великая княгиня Мария Николаевна направила об этом письмо в Министерство финансов, и 20 декабря 1857 г. появилось Высочайшее повеление императора Александра II: «Рисовальную школу передать в заведывание Общества с предоставлением ему пользоваться принадлежащим школе имуществом, равно и настоящим ее помещением».
Новым фактическим директором школы на период 1857-1864 гг. стал секретарь ОПХ Ф.Ф.Львов.
«Львов – замечательный педагог, добрый в душе, хотя и суровый несколько с виду, он привлекал к себе всех, кто его знал хорошо, разумеется из прилежных; лентяи всех сортов и родов, начиная с профессоров, поправлявших рисунок ногтем, и кончая воспитанниками Академии, искавшими только забавы, бегали от него с дороги», – вспоминал художник Василий Верещагин.
За посещение школы ввели небольшую плату – вначале в размере 6-ти, а затем 3-х рублей. С течением времени, однако, самых способных учащихся стали освобождать от платы, а иногда и давали стипендии. Здесь учились Крамской и Репин; ученики школы работали на Императорском Фарфоровом заводе, на фабрике бронзы Шопена.
Позднее, в 1889 г., ОПХ открыло бесплатные отделения школы для малоимущих слоев населения в пригородах Петербурга. Они были созданы при Ушаковской народной школе Санкт-Петербургского земства (Петергофское шоссе), 2-й Смоленской школе Фарфоровского попечительства (Шлиссельбургский тракт), при 1-м училище в селе Смоленском и при 2-м училище в селе Фарфорового завода. Впоследствии открылось также отделение в Полюстрове. С 1901 г. два выпускника школы ежегодно посылались за границу в командировки.
В качестве отделения при Рисовальной школе действовали также профессиональные мастерские, располагавшиеся на берегу Мойки – в доме 6 по Демидову переулку, переданном Обществу в 1896 г. Городской думой.
В 1859-1860 гг. в помещениях Рисовальной школы проводились встречи членов художественного объединения «Академические пятницы». В литературе эти «пятницы» иногда называют первым независимым художественным клубом. Среди посетителей «пятниц» были А.П.Боголюбов, М.А.Зичи, М.К.Клодт, А.К.Ловеццари, князь В.Н.Максутов, Л.О.Премацци, И.И.Соколов, В.Ф.Тимм, К.А.Трутовский, В.Г.Худяков, А.И.Шарлемань, И.В.Штром. К «рисовальщикам» присоединились также полковник К.А.Рюль и деятели ОПХ Ф.Ф.Львов и Е.И.Мюссар.
За входную плату 1 рубль серебром художники рисовали в течение вечера, а затем рисунки выставлялись на продажу. Половина из вырученной суммы шла автору, а вторая – в общий фонд «пятниц», на ссуды для нуждающихся художников. Комиссионером «пятниц» был Александр Беггров, в магазине которого (на Невском пр., ныне дом 4), и продавались рисунки.
Со временем постоянными участниками «Академических пятниц», получивших официальное благословение, стали художники И.К.Айвазовский, А.Е.Бейдеман, А.Ф.Бруни, Л.Ф.Лагорио, М.П.Клодт, М.О.Микешин, А.А.Риццони, Н.Е.Сверчков; архитекторы В.А.Гартман, И.А.Монигетти, А.П.Брюллов, Н.Ф.Брюллов, фотограф В.А.Каррик, актер и художник-любитель В.В.Самойлов, а также меценаты-покровители искусств Д.Е.Бенардаки (Бернардаки), граф Н.А.Кушелев-Безбородко, граф Г.А.Строганов.
В 1861 г. «пятничники», сбросившись, издали альбом «Наши пятницы», включавший в себя 16 ксилографий. В помещениях Рисовальной школы «пятничники» устраивали лотереи, аукционы, концертные вечера, маскарады и даже балы.
Когда «Академические пятницы» были прекращены, в кассе ОПХ благодаря этому остался доход в виде ценных бумаг и имущества «пятниц», оцененных на общую сумму более 9 тысяч рублей. Эта сумма была сопоставима с годовым бюджетом ОПХ.
В 1865-1881 гг. – долгий и сложный период – школой руководил Михаил Васильевич Дьяконов. Особенно любили М.В.Дьяконова, жившего в скромной комнатушке, ученицы школы. При нем школа в 1878 г. перебралась из таможенного пакгауза в дом Общества поощрения художников на Большой Морской ул.
В Рисовальной школе преподавали лучшие художники, скульпторы, архитекторы и историки искусства Петербурга: А.И.Адамсон, И.И.Андреолетти, А.Ф.Афанасьев, Н.Р.Бах, Р.И.Бах, А.Е.Бейдеман, В.А.Беклемишев, А.Н. и Л.Н. Бенуа, И.Я.Билибин, Г.М.Бобровский, Ф.Ф.Бухгольц, А.И.Вахрамеев, Е.А.Вахтер, Ф.К.Вернер, К.Х.Вроблевский, В.Газенбергер, Н.В.Глоба, А.Г.Горавский, И.И.Горностаев, М.В.Дьяконов, П.И.Евреинов, А.С.Егорнов, Н.П.Загорский, Г.Р.Залеман, Г.Засс, Д.И.Иенсен, Н.Н.Каразин, Д.Н.Кардовский, барон М.П.Клодт, барон П.К.Клодт, И.Н.Крамской, И.Е.Крачковский, В.П.Крейтан, К.Я.Крыжицкий, А.И.Куинджи, Е.Е.Лансере, Э.К.Липгарт, С.К.Маковский, Г.И.Малышев, В.В.Матэ, М.Е.Месмахер, И.С.Панов (первый преподаватель школы из числа ее выпускников, с 1876 г.), Л.О.Премацци, Б.К. и Н.К. Рерихи, А.А.Рылов, Е.А.Сабанеев, Н.С.Самокиш, Л.А.Серяков, В.И.Токарев, Д.М.Тюлин, Н.П.Химона, А.С.Хренов, П.И.Церм, Я.Ф.Ционглинский, П.П.Чистяков, А.И.Шарлемань, В.А.Щуко, А.В.Щусев, Б.С.Якоби, С.П.Яремич.
И.Е.Репин позднее вспоминал о том, с каким желанием учащиеся школы бежали на занятия к И.Н.Крамскому, которые начинались обычно в полдень. Все сидели тихо, почти прижавшись друг к другу из-за обилия желающих попасть на занятие. Твердо и решительно в аудиторию входил Крамской; разбор работ он начинал сразу же, быстро находил все ошибки и указывал на них, не исправляя самостоятельно.
«Ну, и слушают же его! – пишет Репин. – Даже работы побросали; стоят около, разинув рты; видно, что стараются запомнить каждое слово».
Ученица Крамского С.И.Лаврентьева рассказывала: «Уроки Крамского были для нас каким-то откровением, и мы смотрели на него, как на апостола, впервые возвестившего нам ту истину, о которой мы до того инстинктивно мечтали».
В состав преподавателей Рисовальной школы влились бывшие члены «Артели русских художников», существовавшей в 1901-1903 гг. – это И.Я.Билибин, Г.М.Бобровский, Н.Н.Герардов, А.В.Щусев.
Вот лишь некоторые имена тех художников и скульпторов, кто в разные годы учился в школе рисования – вначале «на Бирже», а затем на Большой Морской: М.И.Авилов, Н.П.Акимов, Е.М.Бем, Л.А.Бернштам, Д.Д.Бушен, Ф.А.Васильев, В.В.Верещагин, Е.Е.Волков, М.А.Врубель, М.В.Добужинский, Е.Е.Лансере, К.А.Сомов, В.И.Суриков, Н.В.Томский, П.Н.Филонов, С.В.Чехонин, Н.А.Шабунин, М.З.Шагал, И.И.Шишкин, А.В.Щекатихина-Потоцкая, Н.А.Ярошенко и многие другие.
Молодой провинциал, будущий знаменитый художник и книжный иллюстратор Николай Васильевич Кузьмин по прошествии многих лет вспоминал о начале своего обучения в Рисовальной школе Императорского Общества поощрения художеств:
«Первым долгом я пошел и записался в Школу Общества поощрения художеств. Экзамена никакого не требовалось. Секретарь взглянул на мои рисунки и сразу же определил меня в головной класс. Чудесно! В классе сидел под лампой натурщик – старик с седыми кудрями и бородой Саваофа. Я купил бумаги, уголь, сангину и сел рисовать, радуясь, что все так быстро и хорошо устраивается… Вход в школу был с Мойки…».
В 1881-1906 гг. директором Рисовальной школы ОПХ был архитектор, реставратор и искусствовед, академик архитектуры Евгений Александрович Сабанеев – автор ряда трудов по истории искусства. Жил он здесь же, на квартире со стороны Мойки, и преподавал историю искусств, акварельную живопись и сочинение декоративных рисунков.
Учившаяся в школе будущая писательница Маргарита Владимировна Ямщикова-Алтаева вспоминала:
«Григоровича мы видели редко: приходя, он иногда подсаживался к какой-нибудь ученице, делал замечания насчет ее рисунка, и его красивая серебряная голова бросалась в глаза на фоне белокурых и темных волос девушек. Мы мало знали его как руководителя, гораздо более популярен был его заместитель Сабанеев, фактический директор.
Небольшой, кряжистый, рыжевато-седой, с быстрыми движениями, он появлялся то тут, то там, и издалека уже был слышен его громкий повелительный голос. В нем была неиссякаемая энергия, и эта энергия являлась причиной того, что школу больше звали «Сабанеевской», чем «Григоровичевской».
Сабанеев читал у нас перспективу и историю искусств, но для младших классов эти два предмета были необязательны. А мне хотелось вобрать в себя все, и я не пропускала ни одной лекции, одинаково жадно слушая как о законах перспективы, так и об истории искусства итальянского Возрождения. Мне казалось, что, закрыв глаза, я вижу и улицы и обстановку жилищ Рима, Флоренции, Милана и Венеции, вижу картины, статуи и людей».
Преподававший в Рисовальной школе художник А.А.Рылов о директоре Евгении Сабанееве рассказывал:
«Его красное лицо с седыми пышными усами, узкой и длинной бородой имело всегда очень грозный вид. Я знал его давно, еще когда был учеником школы, тогда Сабанеев был рыжий и напоминал капитана океанского парохода. Постоянно слышался его громкий голос: «Лука! Ефрем!» – это он звал сторожей. Евгений Александрович часто заходил в канцелярию и всегда спорил со мной о картинах и искусстве. Однажды он предложил мне место преподавателя в школе. Я сначала отказывался, но он упросил, и я согласился заниматься только по рисункам в вечернем классе (во втором орнаментном). Жалованья полагалось пятьдесят два рубля в месяц за шесть уроков в неделю».
Особым местом Рисовальной школе была курительная комната, в которой во время занятий приходили преподаватели. Рылов продолжает:
«Сабанеев не любил нашего сидения в курилке и разными способами напоминал нам об уроке, даже хотел совсем закрыть курилку, а Рерих сам часто принимал участие в разговорах, засиживался дольше, чем следовало. Курилка ничуть не вредила делу. Я убедился, что ежедневные указания преподавателя вредны: ученик отвыкает самостоятельно работать, ленится проверять рисунок и ждет, когда учитель укажет ему ошибку и даже исправит ее. Поэтому я иногда умышленно не обходил класс, а только сзади с высокой табуретки наблюдал за общим ходом рисунка и за позой натурщика, изредка делая замечания то тому, то другому ученику относительно пропорции или постановки фигуры.
Сабанеев любил, чтобы преподаватель ежедневно садился к каждому ученику и сам рисовал ему, в результате чего на отчетном экзамене все рисунки бывали хороши, но знаний учащиеся приобретали мало».
30 октября 1889 г. школе исполнилось 50 лет, и в ознаменование юбилея с царского разрешения была выбита медаль «В память пятидесятилетия Рисовальной школы». Школа получила Высочайшую грамоту, в которой были отмечены ее заслуги в распространении художественно-промышленных знаний в стране.
Комитет ОПХ открыл выставку работ учащихся школы, а также организовал праздничный вечер с торжественным публичным собранием Общества. Этот вечер состоялся в доме Общества на Большой Морской 31 октября 1889 г. с участием императора Александра III, императрицы, некоторых членов императорской фамилии, многих высших придворных лиц, министров императорского двора и финансов, петербургского градоначальника. Было, разумеется, много художников, а также ректоры Академии художеств П.М.Шамшин и Д.И.Гринс. Членов императорской фамилии, прибывших из Гатчины, встречала августейшая председательница Общества принцесса Евгения Максимилиановна Ольденбургская.
Расцвет Рисовальной школы ОПХ совпал с началом XX в. Он связан с деятельностью художника Николая Константиновича Рериха на посту директора школы, который он занимал в 1906-1918 гг. Как известно, в 1901-1906 гг. Н.К.Рерих был секретарем Императорского Общества поощрения художеств (ИОПХ), одновременно являясь секретарем Товарищества художников передвижных выставок. Кроме того, Рерих входил в художественное объединение «Мир искусства» и был его председателем в 1910-1915 гг. Став директором Рисовальной школы, Рерих переехал на Большую Морскую, где и жил в 1906-1917 гг. В память об этом на фасаде дома установлена мемориальная доска с текстом: «В этом доме с 1906 по 1917 год жил и работал Николай Константинович Рерих – русский художник, археолог и путешественник».
Служебная квартира Рериха находилась на втором этаже здания в той части дома, что выходила на набережную Мойки; вход в квартиру был со стороны Мойки, но в квартиру Рерихов можно было пройти и со стороны Большой Морской улицы. Там он жил вместе со своей женой Еленой Ивановной Рерих и сыном Святославом. Его брат Борис Константинович, архитектор, отвечал за состояние здания Общества.
Александр Бенуа, бывший соученик Рериха по гимназии Карла Мая, высоко оценивал деятельность Николая Константиновича на посту директора школы.
В кадетской газете «Речь» он отмечал в 1910 г., что «от г. Сабанеева (бывшего директора школы) Рерих получил такое наследство, которое всякий другой призадумался бы принять, тем более, что это наследство находилось под опекой лиц достаточно могущественных и вполне однородных с г. Сабанеевым… на старом, прогнившем, дуплистом пне вдруг появились зеленые ростки, и возникает надежда, что пень снова может вырасти в дерево… Это чудо произошло благодаря энергии одного человека, одного художника – Рериха, заслуживающего все большее и большее уважение за ту последовательность, с которой он борется за живое искусство против мертвечины и казенщины».
Рерих, мечтавший превратить школу в нечто вроде университета искусств, произвел в ней реорганизацию системы обучения, стремясь создать законченный цикл преподавания, привлек к преподаванию в ней многих известных художников, архитекторов, искусствоведов – в том числе И.Я.Билибина, В.В.Матэ, Н.С.Самокиша, Я.Ф.Ционглинского, В.А.Щуко, А.В.Щусева.
По словам А.А.Рылова, «с Рерихом было приятно работать: все делалось по-товарищески, главное – чувствовалась живая струя свежего воздуха. Школа не стояла на месте, каждый год открывались новые классы или новые художественно-промышленные мастерские, увеличивался состав преподавателей приглашением выдающихся художников. Помещение делалось уже мало, пришлось некоторые специальные мастерские и скульптуру перенести в Демидов переулок. Постепенно в нашем педагогическом составе появились такие художники, как Андреолетти и Малышев (прекрасный медальер и анималист), Белый, Билибин, Бобровский, Вахрамеев, Вроблевский, Гельфрейх, Герардов, Клевер, Кардовский, Линдеман, археолог Макаренко, критик С.Маковский, Плотников, Федорович, Фетисов, Химона, Щуко, Щусев, палеховский иконописец Тюлин и другие <…> Талантливый, энергичный, молодой Рерих сразу принялся за реформы. Прежде всего он восстановил педагогический совет, который собирался время от времени для решения школьных вопросов. Раньше директор все делал самостоятельно, совет только обходил работы учащихся два раза в год на экзаменах. Заседания совета не были надоедливыми, без лишних словопрений. Свою идею о какой-нибудь реформе или нововведении в школьном деле Рерих выносил сначала на обсуждение двух-трех близких товарищей (Бобровского, Химоны и меня), а затем в «курилке» потолкует с другими преподавателями, узнает их мнение и тогда уже готовое доложит общему собранию преподавателей. Вопрос настолько бывал уже продуман, что возражений не встречал и принимался единогласно. Иногда Рерих решал вопросы самостоятельно и докладывал собранию уже post factum. Так, он учредил класс рисования животных, назначив меня его руководителем. Я было начал возражать: «Как, да что, да я…» – «А как хочешь, Аркаша, так и веди класс, это тебе лучше знать», – сказал Рерих».
В Рисовальной школе Н.К.Рерих открыл ряд новых классов: художественной вышивки, женский этюдный, графического искусства, курсы высших архитектурных знаний; усилил преподавание в скульптурной мастерской, организовал музей русского искусства, библиотеку школы, завел в 1908-1909 гг. иконописную мастерскую (1909 г., официальным учредителем ее являлся император Николай II), а также мастерские рукодельную, ткацкую (1908 г.), керамики и живописи по фарфору (1910 г.), чеканки (1913 г.). И в дальнейшем Рерих неуклонно расширял ее деятельность, издавая сборники работ учащихся и собственно членов ОПХ, усиливая преподавание истории искусства.
Н.К.Рерих оживил деятельность ИОПХ. По воспоминаниям П.П.Гнедича – писателя, острого на язык, – «вялое и беспорядочное существование Общества обусловливалось вот какими причинами. Во главе Общества стояла принцесса Ольденбургская, женщина, преисполненная самыми благими намерениями, но старая и болезненная. Помощник ее, Нечаев-Мальцев, был старец, которого семь раз постигали апоплексические удары, – от восьмого он и умер на восьмом десятке лет. М.П.Боткину шел тоже восьмой десяток, при этом у него было до двенадцати должностей, и он весь век торопился из заседанья в заседанье. Балашов и Рейтерн – тоже были почтенные старцы, и притом Балашов был совершенно глух, – а Рейтерн несколько слышал, но в последнее время был едва ли нормален. Из художников-живописцев было двое: Лагорио и Куинджи, оба вскоре умершие. Представителем скульптуры был Чижов, тоже, как и два предыдущих, человек более чем преклонного возраста и думавший более о смерти, чем о жизни. При таком составе едва ли могло процветать Общество. Французская кровь Григоровича подбавляла несколько жара, но когда он умер, все окончательно застыло».
Рерих, чрезвычайно занятый делами школы и Общества, бесконечными приемами, встречами, телефонными звонками, переговорами и подписанием бесконечных бумаг, тем не менее, не оставлял творчества и все свободное время уделял ему.
«Бывало, приедешь к нему в его квартиру в доме «Общества поощрения» и застаешь его за работой большого панно, – вспоминал художник Игорь Грабарь. – Он охотно показывает десяток-другой вещей, исполненных за месяц-два, прошедших со дня последней встречи…
Проходит четверть часа, и к нему секретарь приносит кипу бумаг для подписи. Он быстро подписывает их, не читая, зная, что его не подведут: канцелярия была образцово поставлена. Еще через четверть часа за ним прибегает служитель:
– Великая княгиня приехала.
Он бежит, еле успевая крикнуть мне, чтобы я остался завтракать.
Так он писал отличные картины, подписывал умные бумаги, принимал посетителей, гостей – врагов и друзей – одинаково радушно тех и других, первых даже радушнее, возвращался к писанию картины, то и дело отрываемый телефонными разговорами и всякими очередными приемами и заботами».
В его квартире после 1906 г. иногда проходили заседания «Мира искусства». Сюда приходили художник А.Н.Бенуа, поэт А.А.Блок, художник М.А.Врубель, писатель Максим Горький, антрепренер С.П.Дягилев, художники А.И.Куинджи и К.А.Сомов, архитектор Н.Е.Лансере, композитор И.Ф.Стравинский, критик В.В.Стасов и многие другие.
Как отмечал позднее сам Н.К.Рерих, «среди… деятелей старых традиций получалась своеобразная и тоже неповторимая связь с новейшими течениями до Дягилева включительно. Как ни странно, но именно многие из самых старых деятелей находили живой контакт с новыми течениями, в которых незабываем был и национальный историзм.
Ведь «Мир Искусства» оценил по существу и достоинству русскую иконопись и славный русский портрет, незабываемая выставка которого была устроена именно «Миром Искусства» в Таврическом Дворце. Изучение русских миниатюр, как бы забытых иллюстраций, и открытие вновь старорусского помещичьего обихода всегда останется среди заслуг «Мира Искусства». А в этих устремлениях такие живые памятники прошлого, как Григорович или Боткины, или Паскевич, являлись живыми звеньями, связующими с жизнью прежних лет. Теперь особенно ценно обернуться на то обстоятельство, что нигилистические заблуждения конца девятнадцатого века не вошли в строй Общества Поощрения Художеств, который от ивановских, брюлловских, гоголевских традиций как бы шагнул к новейшим течениям.
Правда, передвижные выставки всегда были в стенах Общества, и знаменитая кучка через Стасова и Собко всегда оставалась оцененной. Но нельзя же ни Мусоргского в музыке, ни Сурикова в живописи относить к течениям конца девятнадцатого века. Такие гиганты творчества, они являются национальными устоями вневременных школ.
Хочется лишь подчеркнуть, что хотя Общество Поощрения Художеств естественно отражало в себе все русские художественные течения, но в существе своем оно как-то особенно легко связало старинные традиции с новейшими течениями. Может быть, сама атмосфера старинного уклада в его лучших чертах помогала усвоению новых толкований национальных сокровищ».
К началу Мировой войны в Рисовальной школе обучалось свыше 1770 посетителей (почти половина из них посещала школу бесплатно), и существовало пятнадцать именных классов и мастерских: иконописная мастерская, учрежденная императором Николаем II; рукодельная мастерская, учрежденная императрицей Александрой Федоровной; класс гравюры имени Ее Императорского Высочества принцессы Евгении Максимилиановны Ольденбургской; мастерская фарфора имени светлейшего князя Ф.И.Паскевича; младший класс скульптуры имени графа П.С.Строганова; керамическая мастерская имени И.П.Балашова; резчицко-столярная мастерская имени В.Л.Нарышкина; литографская мастерская имени Д.В.Григоровича; младший класс композиции имени княгини М.К.Тенишевой; класс стекла имени Шпак; головной рисовальный класс имени В.В.Верещагина; класс декоративный имени А.И.Куинджи; класс 7-й натурный имени Я.Ф.Ционглинского; класс женский этюдный имени И.Я.Забельского; класс истории искусств имени Н.К.Рериха. В 1915 г. возникла архитектурная мастерская, а в 1913 г. – хор школы, репетировавший под руководством секретаря канцелярии и помощника инспектора школы С.С.Митусова. Помещение для занятий хора бесплатно предоставляла раз в неделю Н.Е.Добычина – знаменитая издательница и коллекционер.
Сын Рериха Святослав Николаевич в 1984 г. рассказал несколько любопытных случаев из истории школы:
«Сейчас не могу припомнить имени градоначальника, приглашенного познакомиться с выставкой работ учащихся перед ее открытием, с которым произошел такой казус. Он был польщен приглашением, но когда увидел обнаженные модели, крайне возмутился, считая их безнравственными и разлагающими юные души. Николай Константинович, не вступая в спор, предложил закрыть «срам», что градоначальник с удовлетворением одобрил.
«Компромисс» был найден: из папиросной бумаги учащиеся всю ночь делали изящные юбочки и набедренные повязки. Выполнили все красиво. Но отец не забыл на открытие выставки пригласить журналистов, а потому утром вышли газеты с описанием этого эпизода в самых живых красках, и градоначальник был посрамлен.
Вспоминается еще один занятный случай. В те годы учащимся и педагогам разрешалось курить в мастерских и аудиториях. Отец считал это недопустимым и издал запрет, но никакие административные меры не помогали искоренить устоявшейся привычки. Тогда на одно из занятий по истории искусств, которое он вел сам, было предложено педагогам принести большие трубки с самым едким табаком и сесть в первый ряд. Когда началась лекция, педагоги дружно раскурили свои трубки, отчего учащиеся на задних рядах начали кашлять и задыхаться. Николай Константинович с подчеркнутой заботой осведомился: «Господа, очевидно, дым вам мешает?» Этот, казалось бы, совсем незатейливый педагогический прием помог отменить курение в школе…».
Описываемый Святославом Рерихом скандальный случай произошел в октябре 1907 г., когда в залах ИОПХ должна была открыться выставка работ учеников Рисовальной школы. Явившийся на Большую Морскую помощник петербургского градоначальника генерал Вендорф приказал прикрыть все «срамные места» на картинах, изображающих знаменитые античные статуи. Студенты прикрыли их кокетливыми юбочками из разноцветной папиросной бумаги. Разразился грандиозный скандал: пришедшие на выставку посетители громко ржали, газеты негодовали, и из Градоначальства приехал чиновник с извинениями. Он разрешил снять юбочки и штанишки взамен на снятие с выставки одного из этюдов. Инцидент был улажен.
Во время учебы учащиеся посещали столичные музеи, временные художественные выставки, ездили на экскурсии в Москву, Псков, Новгород, Ростов Великий, Ярославль. Ежегодно школа устраивала выставки работ своих учащихся. Был издан сборник художественно-промышленных рисунков учащихся школы за 1908-1909 учебный год. Издавались и другие работы, связанные с деятельностью школы.
Наплыв учащихся и размах рериховской школы был столь велик, что помещений стало не хватать. Накануне Мировой войны преподаватель школы ИОПХ Николай Макаренко в очерке, посвященном 75-летию школы констатировал:
«В настоящий момент помещения Школы несмотря на некоторые расширения, сделанные в последнее время, и на перевод многих классов из главного здания, расположенного по Морской (дом № 38) и Мойке (№ 83), во вновь предоставленное городским управлением по Демидову пер. (дом № 6), несмотря на это, слишком переполнены и положительно не в состоянии удовлетворить всех желающих заниматься в классах».
В Демидов переулок были переведены, в частности, классы скульптуры и майолики, гравюры и офорта («имени Ее Императорского Высочества принцессы Евгении Максимилиановны Ольденбургской»), которые в совокупности с литографской мастерской сформировали своего рода мастерскую графических искусств.
При этом в 1896-1897 гг. бывший дом пересыльной тюрьмы в Демидовом переулке был перестроен архитектором И.С.Китнером для нужд художественно-ремесленных мастерских Рисовальной школы ИОПХ на деньги, предоставленные капиталом Общества.
31 октября 1914 г. Рисовальная школа должна была отметить свое 75-летие, однако в связи с началом Мировой войны директор школы Н.К.Рерих предложил отложить это празднование, а вырученные средства направить в качестве помощи русским солдатам, в фонд Комитета оказания помощи раненым и выздоравливающим воинам.
К юбилею по поручению Комитета ИОПХ Николаем Макаренко был составлен и издан в 1914 г. исторический очерк под названием «Школа Императорского Общества поощрения художеств. 1839-1914». Кроме того, 75-летний юбилей школы был отмечен выпуском памятного знака по рисунку И.Я.Билибина, проведением торжественного заседания и получением Обществом Высочайшей грамоты.
Н.К.Рерих справедливо заметил, что «школа Общества Поощрения Художеств всегда оставалась истинно народною школой. Она была вполне доступна и по дешевизне обучения, а кроме того, у нас бывало до 600 бесплатных учащихся. Кроме того, никакие ни сословные, ни расовые отличия не служили препятствиями. Без преувеличения можно сказать, что в буквальном смысле рядом с великим князем трудился рабочий какого-нибудь завода. И программа школы никого не стесняла, ибо каждый совершенно свободно мог избирать и совершенствоваться в тех предметах, которые ему были ближе и нужней.
В свое время через школу Общества Поощрения Художеств как ученики прошли и Репин, и Верещагин, и Билибин, и Лансере, и многие, многие, которые останутся на почетных страницах истории русского искусства. Среди профессоров школы такие имена, как Ционглинский, Щусев, Самокиш, Щуко, Рылов, Бобровский, лишь показывают, что в школе не было предвзятости, но, наоборот, каждый выдающийся деятель искусства был доброжелательно призываем потрудиться».
В конце 1906 г. в Санкт-Петербург приехал молодой Марк Шагал – впоследствии знаменитый живописец, график и сценограф. Ему не удалось поступить в Академию художеств из-за того, что у него не было аттестата зрелости. Шагал в 1907 г. поступил на третий курс Рисовальной школы и сразу же был замечен новым директором Н.К.Рерихом, сумевшим выхлопотать для Шагала освобождение от воинской службы. Совет школы в 1907 г. удостоил Шагала похвалы и поощрил его стипендией вначале в 6 рублей, а затем в 15 рублей. По тем временам это была неплохая студенческая стипендия. Рерих неоднократно подчеркивал свое расположение к Марку Шагалу, однако, несмотря на все это, художник покинул Рисовальную школу. Сам живописец в своей автобиографической повести «Моя жизнь» объясняет это косностью многих преподавателей, недружественным отношением к нему со стороны некоторых из них, а также господствовавшей в школе рутиной классицизма: «Услышав в очередной раз: «Что за ягодицу вы нарисовали? А еще стипендиат!» – я ушел из Школы навсегда».
«Я снимал комнату на Екатерининском канале и каждое утро шел пешком на Мойку в Школу Общества поощрения художеств, – вспоминал художник Н.В.Кузьмин. – В школе с утра веселое оживление, в классах и коридорах приятная вонь красок и скипидара, крепкий смолистый запах фиксатина, которым закрепляются рисунки углем. И здесь тоже, несмотря на день, горит электричество, снуют по коридорам поощренцы – публика самая разношерстная: некормленые гении в испачканных красках блузах, с длинными шевелюрами и челками «по-флорентийски»; светские девицы в сопровождении лакеев с этюдниками, украшенными серебряными инициалами владелицы под геральдической короной; поседевшие в скитаниях по разным студиям мученики смутного призвания, медлящего проявиться; стриженный под машинку солдат в мундире с медными пуговицами; бородатый, иконописный ликом богомаз; одинокая горбунья в коричневом балахоне, с большим этюдником; прибалтийские студенты – аккуратные юноши в серых костюмах и крахмальных воротниках; пара глухонемых, оживленно изъясняющихся между собой при помощи пальцев».
После революции новая советская власть школу вначале закрыла, но затем через некоторое время восстановила. После ряда реорганизаций и слияний она превратилась в художественно-промышленный техникум, а позже – в Художественное училище (с 1968 г. имени Владимира Серова, с 1992 г. – имени Николая Рериха).