Я полагаю, что важным элементом прямой демократии является возможность каждого гражданина ежегодно ранжировать распределение собственных доходов по 5-7 графам: местный бюджет (любой), бюджет региона/республики (не обязательно собственной), федеральный (армия, образование, медицина, наука, внешняя политика и пр.). Налогоплательщик решает, какой процент из уплаченных им налогов идет на поддержку той или иной категории. Захочет большинство вместо больниц финансировать восстановление Сирии или армию – будет армия. Не захочет – помимо предусмотренного минимума, не будет никакой армии. Заинтересует правительство Татарстана население республики и московских или тюменских татар – получит их налоги. Отпугнет марийцев и русских республики национализмом – останется без их денег.
В логике системы сдержек и противовесов у этого права есть оборотная сторона: можно участвовать в выборах только того уровня власти, на который перечислена необхоимая квота налогов (20 или 30%). No representation without taxation!
Во-первых, таким образом утверждается политическая субъектность гражданина: любые органы власти напрямую зависят от его решения и вынуждены объяснять и доказывать приоритетность поддержки их планов. Во-вторых, реализуется система сдержек и противовесов в административной структуре страны. Новая система перераспределения налогов и дотаций должна подрывать претензии как центра (разумеется, выведенного территориально из Москвы), так и региональных/республиканских элит на монополизацию ресурсов. Не вступая в конфликт из-за формальной административной структуры, сохраняя национальные республики и потенциальную возможность поддерживать "титульный" национальный проект, эта система ограничивает произвол по отношению к жителям республики (а также любой другой административной единицы, включая город или сельское поселение).
Города должны получить новый юридический статус -- "магдебургское право XXI века", дающий им автономию в рамках любых бОльших административных образований. Необходимо предусмотреть возможность городам вступать в альянсы против республиканского руководства или против федерального центра, вести внешнеэкономическую деятельность.
Тогда гражданин, независимо от места жительства, может идентифицировать себя с конкретными интересами, не чувствуя себя заложником местного начальства.
Павел Ивлев
“Очищение через страдание”
Именно так, с сакральным подтекстом, можно перевести на русский язык оригинальный древнеримский термин люстрация (lustratio, лат.).
Полагаю, однако, что для современной российской действительности данное пафосное определение люстрации не слишком подходит, поэтому, как фанат правовых дефиниций, предлагаю свое. Итак, люстрация – это юридический процесс, включающий публичное раскрытие, проверку и наложение запрета на занятие определенных государственных должностей служителями (сотрудниками и агентами) свергнутого в результате революции режима, с целью: а) сбора и распространения информации об их деятельности и б) увольнения и запрета на занятие определенных должностей этими самыми бывшими служителями.
Обязательным и необходимым условием запуска люстраций является революция (не обязательно мирная). Тем не менее, несмотря на совершенно естественную политическую ангажированность, люстрации – это юридический процесс, что подразумевает его обстоятельное регулирование законодательными актами, аккуратное и точное правоприменение и публичный контроль, хотя сам процесс люстрации далеко не во всех своих элементах должен проходить публично.
Люстрации – обязательное условие демократизации стран, освободившихся от недемократического режима правления. Нет нужды спорить о необходимости люстраций, достаточно сравнить сегодняшние политические режимы, состояние государственных институтов и политических свобод, да и просто уровень жизни в России, Молдове или Казахстане, с одной стороны, и в большинстве стран Центральной и Восточной Европы, достигнутый за последние 25 лет, с другой. В постсоветских странах, где люстрации не были проведены, процесс демократизации либо не начинался, был свернут или извращен, либо идет недопустимо медленно.
Немного истории. После падения советского коммунистического режима в конце 1980-х годов, процесс демократизации начался во всех странах без исключения. Люстрации были частью этого процесса. В некоторых странах, таких как Польша, Восточная Германия и Чехия, он шел хорошо и последовательно, в других, например, в Албании – полностью провалился. Он не произошел в России и Казахстане, равно как в Молдове, Белоруссии, бывших среднеазиатских и закавказских республиках СССР, за исключением Грузии, где некоторые элементы люстрации имели место при Саакашвили.
Любая люстрация базируется на системе двух списков: Список № 1 – поименный список лиц, подлежащих люстрации служителей свергнутого режима, включая чиновников, членов парламентов, прокуроров, следователей, полицейских, судей и т.п.; Список № 2 – перечень должностей в правительстве, правоохранительных органах, армии и судах, запрещенных для лиц, перечисленных в Списке № 1.
После украинской Революции достоинства (2014), тема люстрации снова обрела популярность в среде российской демократической оппозиции. В результате родилось несколько интернет-баз, в которые можно добавить имена и деяния служителей путинского режима, подлежащих будущей люстрации. На сегодняшний день былой ажиотаж спал, но продолжает действовать и расширяться Список Путина (https://www.spisok-putina.org) – проект Форума свободной России. Наполнение Списка Путина именами функционеров путинского режима – важный этап подготовки к массовым люстрациям, которые обязательно должны состояться в Прекрасной России Будущего. Иначе фигуранты Списка № 1 снова быстро возьмут власть в свои руки.
Основная масса подлежащих запрету должностей (Список № 2) относится к правоохранительным органам (ФСБ, полиция, следствие, прокуратура, тюрьмы) и судам. По-хорошему, менять там надо всех, как минимум – всех начальников. Но это невозможно сделать быстро: нельзя полностью парализовать работу обязательных и необходимых любому государству структур, обеспечивающих выполнение принимаемых новой властью политических решений. Начинать придется с ключевых должностей и наиболее одиозных личностей, и тут как раз заранее составленный Список № 1 очень пригодится. Естественно, что автоматическое “наложение списков” неприемлемо: список люстрируемых должностей (№ 2) очевиден, а вот все персоны, включенные кем-то и когда-то в Список № 1, подлежат обязательной индивидуальной проверке. Более того, каким бы развернутым и обстоятельным ни был Список Путина, он никогда не будет полным – тысячи незаметных, публично не запятнавших себя служителей режима просто не попадут в поле зрения оппозиционеров. Ведь если имена судей, следователей и прокуроров достаточно аккуратно учтены кадровыми службами соответствующих ведомств и их смело можно перекачивать из личных дел чиновников в базу данных вновь созданного новой властью независимого института люстраций, то как быть, например, со встроенными в коррупционные схемы адвокатами-решалами? Очевидно же, что на освободившиеся от назначенных Путиным судей места устремятся в том числе и мои не слишком чистоплотные коллеги-адвокаты, включать которых заранее в какой-нибудь Список Путина никому даже не придет в голову. Распространение запрета становиться судьями на всех имеющих статус адвоката, естественно, недопустимо – так ПРБ останется без профессиональных судей вообще.
Опыт центральной и восточной Европы подсказывает, что наполнение Списка № 1, в том числе, и именами адвокатов-решал, должно быть поручено специально созданному и максимально независимому от текущих политических трендов – то есть трудно сменяемому и достойно финансируемому госбюджетом – государственному органу. Не важно, будет ли он называться Институт люстрации или как-то иначе. Важно, чтобы он был сформирован без задержки сразу после падения путинского режима и на длительный срок – лет на двадцать, наделен по закону широкими полномочиями по наполнению Списка № 1, а руководить им был бы избран на альтернативной основе самый достойный и независимый.
Сергей Абашин
Тенденции в сфере миграции последних двух-трех десятилетий можно суммировать следующим образом: увеличивается абсолютное число людей, находящихся в трансграничных перемещениях самого разного вида (рабочие мигранты, беженцы, туристы, воссоединяющиеся семьи и т.д.); создаются более масштабные инфраструктуры и новые средства перемещения, растет их скорость, доступность и пропускная способность; возникают новые конфигурации и направления миграции, параллельно с демографическими, экономическими и политическими изменениями в мире. Это означает, что мобильность в современном мире будет и дальше неизбежно глобализироваться, захватывая новые социальные группы и территории, ее масштаб во многих странах будет оставаться на высоком уровне и даже расти.
Другой стороной этого процесса станет поддержание и усиление иерархичной и во многом конфликтной структуры миграции. Усиление социального расслоения делает доступ к мобильности неравномерным: с увеличением мобильности одних увеличивается иммобильность других; процесс миграции все больше сегментируется на виды и подвиды, которые имеют свои направления, цели и техническое оснащение; в миграции появляется множество новых способов контроля и репрессий, которые распределяются по социальным категориям и видам мобильности; многие страны усиливают антимиграционную риторику и практики, создают режимы недокументированности / нелегальности, которые еще больше усиливают разнообразные классовые, этнические и гендерные разграничения.
Одним из следствий растущего напряжения окажется заметная уже сейчас острая политизация проблемы миграции. Все чаще внешние и внутренние политические и идеологические противостояния в обществе выражаются через формулирование отношения к миграции и мигрантам. Консенсус по этому поводу будет достичь все сложнее, а стратегическое планирование будет заменяться тактическими и разнонаправленными шагами.
Какие изменения миграционного режима необходимы в будущем, чтобы минимизировать противоречия, возникающие в результате развития миграции и ее восприятия в разных обществах? Я считаю, что основой регулирования миграции должны стать наднациональные и даже глобальные институты. Принимаемые на национальном уровне меры исходят, как правило, из логики сдерживания миграции и мобильности, видя в них угрозы и проблемы, подрывающие гомогенность нации как воображаемой общности и государственный суверенитет как центральный принцип власти. Однако такое сдерживание регулярно и неминуемо терпит неудачу и лишь приводит к тому, что миграция стигматизируется в общественных дебатах, вытесняется в неформальные и полуформальные “теневые” сферы правовой неопределенности и социальной маргинальности. Получается замкнутый круг: боясь социальных проблем, национальная миграционная политика сама воспроизводит условия для возникновения этих проблем.
Одним из радикальных способов разорвать этот порочный круг является пересмотр современной категории гражданства. Новое его понимание должно минимизировать нынешнюю разницу прав и обязанностей “граждан” и “неграждан”, максимально облегчить доступ к регулярному / документированному статусу и, соответственно, к самому широкому ряду социальных институтов. Новое гражданство должно облегчить создание транснациональных сетей солидарности и низовых саморегулирующихся сообществ, не зависящих от формальной принадлежности к конкретной стране. Это значит, что нормой должно стать множественное гражданство и, в перспективе, наднациональное гражданство. Кажется, что современные кризисы, подталкивающие к закрытию границ и отторжению “чужаков”, подрывают такую перспективу будущего. Однако, на мой взгляд, эта судорожная реакция скорее указывают на недостаточный и половинчатый характер движения к глобальному миру.
Иван Курилла
Описывая высшее образование в новой России, я исхожу из нескольких важных пунктов:
· Среди прав человека, недостаточно осмысленных в современной политике, но являющихся все более востребованными, я бы сформулировал право на участие в интеллектуальной жизни общества. Житель любого региона России должен иметь возможность приложить способности своего интеллекта, не покидая свое сообщество (безусловно, право покинуть свой регион у него тоже есть, но хорошо бы это не было результатом невозможности интеллектуального развития), – а в рамках регионального общества должна присутствовать институциональная форма для интеллектуальной работы. Такую форму предоставляют университеты (и это их важнейшая функция, наряду с традиционным взглядом на них как место подготовки квалифицированных кадров для экономики). Именно поэтому, кстати, любые формы “дистантного образования” останутся лишь дополнительной опцией к живому и “очному” обучению.
· Высшее образование состоит из двух пересекающихся, но сущностно различных институтов: “общего высшего образования” и профессионального образования в сложных областях экономики. Отношение к ним, формы финансирования и развития могут быть различными.
· Высшее образование в полной мере может выполнять свои функции только будучи свободным от бюрократического давления и опеки. Это самоуправляющееся сообщество, основанное на горизонтальных связях.
Поэтому в будущей России должен существовать открытый рынок академического труда, в котором региональный университет способен предложить на конкурентной основе привлекательные условия найма для выпускника ведущих учебных заведений (это “прорастает” уже в некоторых регионах, таких как Тюменская область, но должно стать нормой).
“Общая” составляющая высшего образования (это может быть обновленный бакалавриат, если ему придать проектную форму непрофессионального образования, но могут быть и конкретные программы обучения), – делает граждан лучше готовыми к жизни в современном мире, использовать фундаментальные знания для получения профессиональных навыков или для решения сложных проблем. Профессиональные школы (значительная часть магистратур и некоторые “длинные” профессиональные программы, например, медицинские) – дают выпускникам право работать на определенных позициях, требующих особых навыков.
Общее высшее образование повышает качество общества, но не дает выпускникам особой “лицензии” на профессиональное трудоустройство. В богатой стране эту часть образования можно делать всеобщей (повышая до него планку от “всеобщего среднего”), при бедном бюджете оно остается конкурсным, но в основном бюджетным. В профессиональном обучении заинтересованы, с одной стороны, конкретные работодатели, а также региональные власти, а с другой – студенты (я исхожу из того, что профессионалы заметно лучше зарабатывают и легче трудоустраиваются). Поэтому эту часть высшего образования – вопреки нынешней логике – можно переводить на альтернативные формы финансирования.
Наконец, университет должен быть пространством свободы, – поэтому в вузах необходимо восстановить самоуправление, убрать бюрократический мелочный контроль и давление на профессоров. Именно в университетах пересекается местное сообщество и глобальный мир идей и проектов. Но это возможно, только когда профессора являются частью глобальных научных сетей, а не подчиненными административной вертикали.
Елена Лукьянова
Научиться праздновать разницу
Посыл к этому размышлению был такой – меня попросили подумать о способах снятия современных конфликтов через принципиальное переопределение самой ситуации, порождающей их.
Например, как соотнести статус шариата и сохранившихся норм обычного права (чаще привнесенных мигрантами) в современном универсальном правовом режиме? Нельзя запретить эти нормы без конфликта и насилия, но нельзя и легализовать их в этом общем и общеобязательном правовом поле без конфликта. Ситуация impasse снимается только допущением какой-то формы сосуществования разных правовых режимов, в каких-то территориальных (что чревато) или социальных рамках.
Посыл внезапно совпал по времени с моими собственными изысканиями на тему судебных споров о конституционной идентичности и искусственного “оборонного” конституционализма в Европе. Но занудно-скрупулезный юридический дискурс могут выдержать только сами зануды юристы. Поэтому попробую тезисно сформулировать некоторые мысли и выводы в приемлемом общедоступном варианте.
Фрэнсис Фукуяма назвал современный период мировой истории периодом “возмущенных идентичностей” и посвятил разбору данного феномена целую книгу.[1] Речь в ней по большому счету идет о столкновениях культур во все более глобальном мире. Самым коротко сформулированным выводом из этого крайне интересного политологического труда является следующее:
Если мы не договоримся о минимальной общей культуре, мы не сможем сотрудничать в решении общих задач и не будем считать легитимными одни и те же институты; в отсутствие общего языка, оперирующего универсально понимаемыми смыслами, мы даже не сможем разговаривать друг с другом … Отказ от идеи идентичности, составляющей слишком большую часть представлений современных людей о себе и об окружающих их обществах, не решит проблему. Выходом из сложившейся ситуации будет более широкое и интегрированное определение национальных идентичностей, учитывающее фактическое разнообразие существующих либерально-демократических обществ.[2]
Кого это касается? Не только перемещенных в результате глобализации людей и диаспор. Это касается всех нас в глобальном мире. И, в первую очередь, это касается Евросоюза, принявшего толерантность в качестве одной из общечеловеческих ценностей.
1. Опыт последнего десятилетия юридических споров в ЕС свидетельствует о том, что постепенно формируется новая конституционная культура: нормы международных договоров трансформируются в мировоззренческие установки национального законодательства. Судебные споры об идентичности не носят “военного” характера и не имеют жестких последствий. Их результат – целеполагание, постепенное внедрение нового гуманитарного мышления в государствах-членах.
2. Уже однозначно понятно, что запретами здесь не помочь. Любые запреты будут вызывать только протест, уход запрещаемого в серую зону. Поэтому нужно не запрещать, а аккуратно обходить проблему, поднимаясь на ступеньку выше. Не ломать, а создавать новую параллельную реальность. Условно – танцевать лезгинку чеченцам в Латвии под музыку Раймонда Паулса и жить, не нарушая гармонии культуроы, на территории которой оказалась другая культура, привнесенная извне.
3. Любое варварство лечится образованием и культурой. Поэтому главное – создать единые стандарты образовательных программ, вырабатывающих новое отношение к многогранности культур в современном мире. Это основополагающая задача. Правовая культура как часть большой культуры постепенно сложится и выкристаллизуется. Юридические учебные программы должны быть особо хорошо смоделированы в этом ключе, поскольку именно они формируют корпус правоприменителей, от которых зависит очень многое в этом процессе.
4. Никто не сказал, что европейско-американская система правосудия идеальна. Но она, тем не менее, показывает миру вполне достойный пример юридической добросовестности, без которой невозможно справедливое судебное разбирательство. Справедливость – одно из важнейших условий новой культуры. Однако вряд ли можно отрицать возможность использования наряду с официальной системой правосудия возможность существования альтернативных досудебных (квазисудебных) форм, свойственных иным культурам (суд старейшин, товарищеский суд, суд офицерской чести, сельский сход). Об этом стоит подумать.
5. Национальные конституции должны стать мировоззренческой основой, имеющей высокую морально-юридическую силу. Конституционное образование постепенно должно быть переведено на сквозную основу (детский сад–школа–ВУЗ). Это та база, на которой будет строиться все остальное. Поэтому первоочередная задача – подготовка учителей и учебных материалов.
6. Очень важно осознать, что одномоментного решения задачи не существует. Это процесс. Чем раньше он начнется, тем быстрее будет результат.
В постсоциалистических странах, проходящих нелегкий путь ab imperio, мы наблюдаем возвратно-лихорадочные идентификационные процессы сильнее, нежели в основной демократической Европе. Это своего рода онтиинтернационалистские фантомные боли. Самыми яркими примерами являются новая Конституция Венгрии и преамбула к Сатверсме (Конституции) Латвии. Они закрепили узконациональную идентичность в ущерб национальным меньшинствам. Такой искусственный оборонительно-идентификационный конституционализм опасен и заразен. В поправках к Конституции России мы наблюдаем похожее – “государствообразующую роль русского народа”. Но у Венгрии и Латвии есть общеевропейский правовой барьер, который работает, пусть медленно и аккуратно, но все же работает. Однако любой барьер действенен только тогда, когда он уважаем и признаваем не из-под палки, когда его идеи становятся общими и для их выполнения есть человеческая воля. Впрочем, так и работает любое право – только при согласии и поддержке большинства.
Профессор Школы права Жана Монне Нью-Йоркского университета, старший исследователь Центра европейских исследований Минды де Гунзбург в Гарварде Джозеф Вейлер в своем большом философско-правовом интервью журналу Rīgas Laiks сказал следующее:
Я не рассматриваю Европу как Соединенные Штаты Европы. Европа совершенно о другом. Фундаментальный принцип европейской интеграции – это тесный союз народов, а не народа! Европа родилась из отказа от сумасшедшего национализма. В ней заложено отрицание того, что мы отказываемся от государства ради сверхгосударства. Поэтому подлинный телос Европы – это тесный союз между народами. Как нам жить вместе при всех наших различиях? Чтобы жить вместе, надо не уничтожать то, в чем мы не похожи, а принять это. Вот модель единства – научиться праздновать разницу.[3]
Все верно. Вейлер очень точно уловил суть процесса. Разговор о национальной (конституционной) идентичности и о ее пределах – это выработка правил единства в условиях непохожести. Именно поэтому суды в Европе, международные организации и другие институты столь терпеливы и щепетильны в этом вопросе. Речь идет о новой этике, которую невозможно навязать, но можно постепенно выработать и внедрить. Если, конечно, не рассматривать ее как ущемление идеологически-навязанных стереотипов, как “угрозу глобализации” или “экспансию наднационального регулирования”.[4] Новая этика – это не разрушение, а движение вперед, реновация с позитивным содержанием.
Да, концепция идентичности не отрицает наднациональность и ограничение суверенитета для целей многонациональной интеграции. Не отрицает она и примат права ЕС над национальным законодательством. Но в процессе уяснения ее содержания идет поиск адекватного равновесия между наднациональностью и национальностью, где абсолютное главенство наднационального права сдерживается защитой национальной идентичности государств-членов.
Оборонительный конституционализм и его агрессивные проявления происходят из непонимания ситуации глобальности, из того, что современный мир сильно и безвозвратно видоизменился. В том числе постановка вопроса о пределах конституционной уступчивости (формула, изобретенная Конституционным Судом России) – того же оборонительного происхождения. Состояние глобальности
характеризуется активностью уже сложившегося и действующего мирового общества, где нарушены обычные контуры культур, где представление о замкнутых пространствах превратилось в фикцию. Теперь уже ни одна культура, нация, страна, (равно как и группа стран) не может притворяться, что она отделена от остального мира и ее заботят только “внутренние проблемы”, которые не касаются никого их “чужестранцев”. Оказалось, что “чужестранцев” нет: их не стало, в том смысле, что культуры утратили свои прежние, четко очерченные границы, а потому чужое и свое в значительной мере смешалось, изменило свои прежние топологии и географии. Теперь уже речь идет о мировом обществе, о совокупности общественных отношений, для которых недостаточно рамок национальной политики государств.[5]
И в этом нет ничего плохого, вредного, страшного и угрожающего.
Собственно, именно отсюда и возникает вопрос: спор об идентичности – правовой или философский? Представляется, что с точки зрения уточнения действия принципа субсидиарности он, безусловно, правовой.[6] Но он правовой и с содержательной точки зрения – с позиции самих правил новой этики, постепенно становящихся общеобязательными. Нужно просто понять и признать, что соединение философии и морали в новых нормах международного правового поведения трансформируются в неотъемлемую часть современного права. Именно международная мораль, перенесенная из международных договоров во внутригосударственное конституционное регулирование и признанная на конституционном уровне во многих странах, постепенно стала новой единой международной правовой ценностной основой. В основе этой морали заложено мощное гуманитарное начало: приоритет прав человека. Это же гуманитарное начало является и своеобразным измерителем. А все остальные институционально-процессуальные построения и основополагающие правовые принципы направлены на его обеспечение.
Примечательно, что чем больше национальная конституционная идентичность объединяет международные концепции, тем меньше остается простора для оборонительного конституционализма и защитного характера механизма идентичности. Тогда политикам остается уповать только на искусственную конституционную идентичность. В любом случае в современных правовых реалиях разрешение споров о конституционной идентичности должно осуществляться путем поиска точек соприкосновения как основы для диалога. И этот диалог должен исключать оборонительный конституционализм, когда “конституционный суд говорит с миром, не слушая, с каким посланием мир обращается к нему”.[7]
[1] Фрэнсис Фукуяма. Идентичность. Стремление к признанию и политика неприятия. Москва, 2019.
[2] Там же. С. 83,158.
[3] Закон дает нам свободу: С правоведом Джозефом Вейлером беседует Арнис Ритупс // Rīgas Laiks. Русское издание. Лето 2019. С. 29. https://www.rigaslaiks.ru/zhurnal/besedy/zakon-daet-nam-svobodu-19916
[4] В. Д. Зорькин. Буква и дух конституции // Российская газета. 2018. 9 октября. С. 1.
[5] См. по этому вопросу: М. Минаков. Диалектика современности в Восточной Европе. Опыт социально-философского осмысления. Киев, 2020. С. 167.
[6] Согласно принципу субсидиарности Европейский Союз в сферах, которые не относятся к его исключительной компетенции, действует лишь тогда и в такой степени, “в какой цели предполагаемого действия не могут быть достаточным образом достигнуты государствами-членами на центральном, региональном или местном уровне, но, ввиду масштабов или последствий предполагаемого действия, могут быть лучше достигнуты на уровне Союза” (§ 3 ст. 5 ДЕС).
[7] Т. А. Васильева. Суд ЕС и конституционные суды государств – членов европейского Союза в поисках конституционной идентичности. С. 53.
Бахтиёр Алимджанов
Хорошее общество в постколониальной/деколониальной и постмодерной Центральной Азии
Центральная Азия ни в XX веке, ни в XXI веке не дала миру ни одного социального философа. Мы обречены сами анализировать свое существование и бороться за выживание в этом непростом мире. Мы строим рыночную экономику и гражданское общество, хотя очень плохо представляем, что это за институты. Мы мало рефлексируем и спорим о нашем настоящем, оставляя другим думать за нас. Многоголосица необходима нашему обществу для решения насущных проблем. Мы уже давно живем в постмодерном мире, в котором нет уже ни абсолютной правды, ни абсолютной лжи, как нет больше общепризнанного учителя жизни и ученика. Каждый из нас обладает определенным жизненным опытом чтобы предложить свою версию ответа на глобальные вызовы современности. Мы обречены учитывать мнение каждого конкретного человека, его интересы, отдавая им приоритет перед интересами аморфного общества. Осознание этой истины даст нам ключ к решению наших локальных и мировых проблем.
Основной проблемой нашего общества является деколонизация и формирование постколониального сознания. За последние 28 лет (т.е. после развала СССР) много говорилось о базовых ценностях гражданского общества, но без глубокого осмысления сути этого феномена. Во всем виновата университетская система образования, которая не дает базовых философских и социологических знаний о современном обществе. Мы забываем, что гражданское общество – не эрзац коммунистического “светлого будущего”. Это наше настоящее. “Постоянное строительство” социального идеала означает, что мы нуждаемся в учителях постоянно (до его окончательной реализации), что мы еще несовершеннолетние и не можем принимать самостоятельных решений. Мы превратились в гибридов, которые, по словам британского философа Х. Баба “два, но меньше, чем один” (less than one and double). То есть мы вобрали в себя культуру и Запада и Востока, но не стали ни тем, ни другим. Неудачная модернизация, экономические трудности и культурная “неопределенность” ведет к фрагментации общества и человеческого сознания. В результате гибридность культуры неизбежна. Многовариантность и полифония мнений, неоконченный процесс деколонизации мышления и (само)экзотизация общества ведет к дальнейшему отчуждению науки и культуры, общественных отношений, маргинализации рациональности. Что есть рациональность в нашем обществе? У каждого жителя есть готовый ответ. И каждый из них будет прав. Не нужно забывать, что мы уже живём в постмодерном мире. Только мы этого еще не знаем, или не заметили как он наступил.
“Двойственность” нашей культуры – гибридного восприятия окружающего мира, постоянное “беспокойство” о морали, стремление к лучшей жизни, сравнение нашего общества с западными порождает недовольство и атрофирует наши творческие силы. Все это проявление медленного деколонизирующего сознания. Мои оппоненты возразят мне: может быть, это нормальное состояние нашего транзитного общества, издержки его модернизации? Может быть.
Модернизация предполагает рационализацию, но в нашем случае происходит нечто иное: модернизация превращается в вестернизацию или в европеизацию. Мы измеряем происходящее в нашем обществе через призму западных ценностей. Конечно, мы не забываем наши традиции, но подсознательно понимаем, что они “устарели”. Мы делим своих сограждан на две категории: “развитый” и “отсталый”. Мы на каждом шагу учим других как жить, как поступать, как думать. Все это проявление гибридного колонизированного сознания. Наше сознание оперирует двумя категориями: Свой–Чужой. Последствиями такого мышления становится экзотизация окружающего мира и, в какой-то мере, самоэкзотизации. То есть человек начинает в себе искать элементы “чуждой” культуры, которые нужно искоренить.
Мне интересно размышлять и “упорядочивать”, “осовременивать” свое мировоззрение. Тема постколонизации и деколонизации общества очень близка мне по духу и содержанию. Я плотно занимаюсь проблемами империализма и колониализма, а также имперскости и колониальности. Этот процесс – состояние души, и, очутившись в компании единомышленников, рассуждающих об этих проблемах, невольно физически ощущаешь пост/деколониальность собственного разума, что дает надежду на преодоление замкнутого круга нормативной модерности как внешнего и всегда недостижимого идеала.
Мне кажется, сопричастность обсуждению деколонизации делает меня сопричастным некоему таинству современности. Как и любой постсоветский интеллектуал, я нахожусь под двойным давлением европоцентризма и пресловутого колониальных практик. Насилие современных иностранных языков (для меня – русского и английского) вынуждает меня совершить акт признания своей колониальности и бороться за интеллектуальную независимость. Я заранее понимаю свою обреченность, так как модерн невозможно избежать, а колонизированный всегда находится в состоянии догоняющей модернизации. Однако любой разговор о насилии, будь то интеллектуальный или обыденнфй, даёт мне возможность ощутить себя непобежденным Модерном. Моя собственная модерность или антимодерность симптоматичны в плане ощущения начавшегося процесса деколонизации языка или мышления как такового. Я отлично понимаю, что мое ощущение деколониальности трудно передать словами или выразить танцем. Мое непосредственное присутствие в академической среде и сопричастность теме вместе с единомышленниками создаст интуитивное понимание деколониальности через со-беседование. Беседа и обмен мнениями по поводу изучаемого предмета с разных сторон, особенно деконструкция “городской” деколониальности довольно сложны и трудоемки. Мне трудно отказаться от своей позиции и своего мировоззрения, так как деколониальность – это часть моей души и со-переживания действительности. Я просто хочу узнать пределы моей колониальности и упругость деколониальности в разных ипостасях. Насколько это реализуемо в рамках академической сферы, включающей представителей разных направлений и разных идеологических течений, мне трудно вообразить. Пробуждение воображения и деколонизация мышления, очищение от имперского налёта и насилия языка и модерна – это событие, в котором я участвую ежедневно.
Деколонизация для меня – это отказ от европоцентристских понятий и образов для понимания собственной идентичности. Деколонизация означает также отказ от модерности и постоянный переход к постмодерности. В этом отношении очень сложно сформулировать десять правил хорошего общежития/общества, но я постараюсь сформулировать их:
свобода от любых старых исторических нарративов;
свобода для любого творчества;
свобода выбора: не читать, не смотреть и не слушать рекламу;
свобода интернета (в особенности соцсетей);
свобода выбирать школу;
свобода от идеологии;
право не защищать себя на дебатах;
право не выражать свои мысли (и отношение к значимым событиям);
право не судить никого;
право на честность.
Эти правила на первый взгляд кажутся абсурдными, но именно эти правила не соблюдаются в нашем обществе. Думаю, отказ от модерности – от условностей Модерна – даст нам построить лучшее общество.
Поиск “нормального” общества, как и “нормального” современного человека заводят в тупик. Мы должны рационализировать свой выбор настоящего через тернистый путь дискуссий и преодоления собственной “гибридности” и “экзотичности” решить насущные проблемы выживания в нашем прекрасном мире. Я не могу дать готовых рецептов, я не знаю ответы на все волнующие нас вопросы. Я знаю одно: через дискуссии и развития творчества (в первую очередь философии и логики) в нашем обществе мы найдём путь, который устроит большинство. Ведь жить это тоже искусство!
Абдуазиз Алимджанов
Станет ли Узбекистан жить лучше в ближайшем будущем?
Я родился в Ташкенте в последнее десятилетие существования СССР и стал свидетелем социально-политических, экономических, религиозных, мировоззренческих, ценностных и многих других изменений. Поменялись и правила, по которым мы жили. Как и все жители стран бывшего Союза, я оказался в новых реалиях с новыми правилами. Оказалось, что я сам того не зная, “нарушил” множество правил других стран. Да и своей страны тоже.
Как житель Средней Азии я могу сказать, что мы оказались на “окраине”. А это хуже всего, когда в мире происходят значимые события, когда переписывается история и создаются новые герои. Обычно новые “правила” до окраины доходят очень медленно. Но, сейчас это можно сказать с уверенностью, Ташкент в начале 90-х был восприимчив к переменам. Не то, что сейчас. Тогда Ташкент был готов и способен меняться. И мы вроде начали понимать, что делать, как жить, что и как говорить, кого, что и как любить. Жизнь стала немного понятной. Но друзей не стало, появились интересы.
И вдруг, во второй половине 90-ых, были придуманы “враги”. Внутренние “враги”, не внешние, которые обычно бывают у сильных стран. Кажется, это был 1996 год. Эти “враги” были преподнесены нам без определенного содержания. Никто точно не знал, как они выглядят, что они делают, что они говорят и о чём мечтают их дети. И, время от времени, откуда ни возьмись, такими “врагами” оказывались неожиданные люди. Это могли быть фермеры, водители, медсестры, дворники, коммерсанты, священнослужители разных конфессий, певцы, профессора и т.д. “Врагом” может быть любой”, говорило нам всё вокруг. Так возник страх – страх неопределенности, а с ним и разные догадки и подозрения. Когда с народом не разговаривают, народ выдумывает себе страшилки. Ташкент погрузился в застой. Время остановилось. Земля вертелась, но Узбекистан стоял на одном месте. Это было величественное и страшное зрелище. Словно сильный злой маг околдовал всю страну, вырастил забор из колючек вокруг страны, чтобы никто не смог приблизиться, и чтобы никто из страны также не смог выбраться. И был пущен слух, что жители этой околдованной страны не контролируют своё сознание, поэтому они способны нести в другие страны горе и разрушение. Так был введён ужесточенный вариант ОВИРа и зелёный паспорт гражданина Узбекистана стал как красная тряпка для разъяренного быка. Открытые двери закрывались, бесплатное становилось платным, доброе становилось злым, и закон стал использоваться не по назначению.
Но жизнь должна была продолжаться, а “сильные мира сего” из Узбекистана зарабатывать деньги. И Узбекистан превратился в страну мигрантов, страной-донором. Чтобы ускорить этот процесс и сделать его необратимым, были предприняты “меры”, одобренные многими странами, с которыми Узбекистан поддерживает дипломатические отношения. Оказалось, и сейчас это особенно ясно видно, что довольно легко сделать из достаточно развитой страны страну, нуждающуюся во всём. Надо, во-первых, сменить привычный алфавит, например, перейти с кириллицы на латиницу, чтобы всё-всё начать с нуля. Во-вторых, убеждать людей отправится на заработки в другие страны и подписывать с этими странами соответствующие договоры. В-третьих, убедить женщин страны, что они не обязаны ничего делать, а их мужчины гораздо лучше смотрятся, находясь за рубежом. А самое главное, сказать, что наша страна уникальна, никому не подражает, а другие страны ей подражают и втайне завидуют, но их нельзя называть по именам.
Так официальная идеология приобрела мобилизационных характер. Победы праздновали за победой. Но война почему-то не кончалась и до сих пор не закончилась. До сих пор “враг” не дремлет, и поэтому весь Узбекистан пестрит вывесками “Бдительность – требование времени”. Кажется, что полиции больше, чем гражданских. При входе в метро щупают как сумку, так и сумконосителя.
Можно ещё много чего рассказать о “раеподобной” стране, как называют страну журналисты, но я пишу не ради критики, а чтобы указать на больные места, чтобы начался процесс выздоровления. Посему, исходя из актуальной ситуации и болея сердцем и душой за свою страну, ее людей и человечество в целом, предлагаю нижеследующие “правила”, которые следует воспринимать как мечты исстрадавшегося по “правилам” человека.
Правило № 1. “Свободное перемещение по миру”. Мы живём в таком мире, который стал очень закрытым. Ещё каких-то 100-200 лет тому назад попасть в другую страну было достаточно просто. Правда, были трудности с инфраструктурой. Но, в целом, было достаточно легко перемещаться по миру. Сейчас возникает такое ощущение, что страны боятся, что их “затопят” чужестранцы. Никто не пробовал открыть границы, но все уверены в реальности этой угрозы. Я даже при желании не смог бы поехать и жить в какой-либо стране не зная языка, культуры и не имея какой-либо востребованной профессии. Таких ограничений даже без официальных запретов множество, и не каждый желающий смог бы реализовать свои желания на чужбине. Поэтому я считаю, что искусственно ограничивать перемещение людей, мягко говоря, некорректно.
Правило № 2. “Оставить натуралов и ненатуралов в покое”. В последнее время повсюду раздаются призывы оставить гомосексуалов в покое, прекратить их преследование. До этого мне и в голову не приходило, что можно (а тем более, для чего-то нужно) нарушать их права.
Правило № 3. “Не переносить проблемы западных стран на реалии восточных стран”. Несмотря ни на что, Восток есть Восток, а Запад есть Запад. Западные страны думают, что их проблемы актуальны также в восточных странах. Это большое заблуждение. У восточных стран имеются свои проблемы, которые не актуальны в западных странах.
Правило № 4. “Не переносить проблемы развитых стран на реалии развивающихся или неразвитых стран”. Очень часто бывает, что в стране отсутствует круглосуточная подача электричества, не хватает воды или продуктов питания, а им советуют решать проблемы зависимости от интернета, игромании или ожирения. Часто проводятся абсурдные конференции и симпозиумы, посвященные этой “проблеме”.
Правило № 5. “Четырехдневная рабочая неделя или 32-часовая неделя”. Это идеал, конечно. К сожалению, сверхэксплуатация трудящихся актуальна сегодня, как никогда раньше. Большинство чернорабочих работают 7 дней в неделю по 8-12 часов. Это оправдывают тем, что, мол, они сами хотят побольше заработать, работая сверхурочно и без выходных. Это понятно. Но нам приходится жить с этими людьми в наших районах и городах. Как мы можем жить хорошо и спокойно, если мы наверняка знаем, что множество людей вокруг нас усталые и ожесточенные? Они, возможно, зарабатывают больше нас, но качество их жизни очень низкое. Мы должны им помочь для собственной же безопасности и для нашего и их блага. Для этого мы должны ограничить их рабочий день, чтобы у них было время для разговоров со своей бессмертной душой, чтобы они почувствовали себя членами общества, что они также ответственны за него, и желали бы ему только хорошего.
Правило № 6. “Ослабить тотальный контроль за электронными девайсами”. Конкуренция корпораций и компаний и желание больше заработать ведет к тому, что из-за них страдает пользователь и окружающая среда, информационная экология. Сейчас почти любая программа компьютера или смартфона имеет доступ к сообщениям, контактам, фотографиям и видео, камере и микрофону, даже к банковским картам. И всё это почти без разрешения пользователя. Его ставят перед фактом.
Правило № 7. “Не нервировать людей новостями и рекламой”. Больше всего люди страдают сейчас от негатива, которую получают из новостей и рекламы. Люди в прямом смысле болеют, устают из-за них. Качество их жизни снижается из-за чьих-то интересов или информационной войны. Существуют методы и методики выявления интенций и степени воздействия новостей и рекламы для определенной аудитории. Необходимо заботиться о здоровье граждан и о здоровье информационной среды. Не надо всё время втягивать ничего не подозревающих людей в разные политические акции и аферы.
Правило № 8. “Дать людям доступ к качественной информации”. Достоверная и качественная научная и иная информация сейчас доступна очень малой группе людей. Созданы специальные ограничивающие доступ правила. На этом зарабатывают, пользуются в чьих-то корыстных интересах.
Правило № 9. “Накормить голодных”. Нужно признать “голодающим” любого, кто вынужден тратить более 80% своего времени на то, чтобы зарабатывать на продукты питания. Для таких людей выделять средства из доходов страны. Если их в стране большинство, объявить банкротство или дефолт и сменить правительство.
Правило № 10. “Дать науке и искусству свободу”. Не секрет, что и наука, и искусство всегда были подчинены политике. В результате, они воспроизводят старое содержание и становятся средством “консервирования” общества.