ПАМЯТИ РЕШАТА ДЖЕМИЛЕВА
Я недавно узнал что в 2002 году умер Решат Джемилев, бесстрашный борец за права Крымских Татар возвратиться на родину из изгнания. Он не раз вспоминал как за одну ночь весь народ погрузили в товарные вагоны и повезли в горячие пески Узбекистана. Эфективность операции была сравнима с ее жесткостью: трупы складывали штабелями, когда людей высадили в пустыне. Судьбе тех, кто выжил, не позавидуешь: страдания, болезни, голод и преждевременная смерть были их удел.
Решат принимал участие в демонстрациях протеста в Москве в период, когда такая смелость была за пределами понимания среднего советского человека, а также участвовал во многих диссидентских акциях, публично осуждавших беззаконие советского режима. Естественно, был арестован и привлечен к суду, закрытому, как всегда.
На допросе он спросил у следователя: не исключаете ли вы возможность того, что когда-нибудь мы поменяемся с вами местами? - Это было бы ужасно, - откровенно ответил следователь. – Надеюсь, что при моей жизни это не произойдет. – Времена поменялись, и многие следователи вели себя иначе. В воздухе чувствовался едва уловивимый аромат грядущих перемен.
Мы подружились с Решатом с первого дня нашей встречи в лагере строго режима в Сибири, под Красноярском, где оба отбывали срок по политической статье. Я упоминал его в моей книге На краю географии. Сейчас, много лет спустя, я понимаю, что он относится к таким людям, о которых пишут тома воспоминаний.
В Решате сочетались качества, казалось бы несовместимые в одном характере. Он был мягкий, интеллигентный человек, уступчивый и покладистый, интересный собеседник и преданный друг. В гневе он был страшен: рассудок его уступал место бешенству и жажде битвы, которые трудно было становить. В связи с этим мне приходит на память один случай в лагере, произошедший незадолго до дня моего освобождения.
Шел 1975 год. Была ранняя весна, и мне оставалось меньше месяца до конца срока. В воскресенье, не рабочий день, я пришел навестить Решата в его барак. Он лежал на кровати и читал какую-то книгу. Мы стали обсуждать с ним, выпустят меня, или добавят срок, как это часто делалось во времена коммунистического режима. Вдруг, недалеко от нас, послышались какие-то выкрики. Мы вначале не обратили на это внимание – лагерные придурки, с разрушенной от постоянного стресса психикой, часто ведут себя нерационально. Стоит ли обращать на это внимание?
Внезапно в бараке наступила тишина, и можно было ясно различить кликушества нашего соседа. Молодой и в полной силе, лет тридцати от роду, он сидел на втором ярусе койки, и смотрел на нас неподвижными, как нарисованными на маске дегенерата, глазами.
- Была-б моя воля, - он вещал, - я бы всех жидов переловил, и засадил бы их в клетки. Это для начала.
Мы с Решатом переглянулись. Это была явная провокация. Случись это год назад, когда я не верил, что меня выпустят, не сладко бы пришлось этому кликуше. А сейчас, когда надежда на свободу предстала во всей своей ослепительной красе, ввязываться в драку, за которую намотают срок, было бы безумием.
- Половину из них я-б распилил бензопилой на куски, - продолжал сосед. – А на другую подовину я бы надел ошейники и посадил бы их, как собак, на привязь.
Я по-прежнему молчал. Молчал и барак, в ожидании продолжения. Видя, что его слова не вызывают никакой реакции, сосед решил пойти дальше.
- А с Крымскими татарами я бы поступил так, - сказал он, и сделал паузу. – Я бы резал их живьем на куски, и их мясом кормил бы жидов, что на привязи.
Реакция Решата была мгновенной. Он метнулся к соседу, вскочил на второй ярус, и стал его душить. Сосед был моложе, и значительно сильнее Решата. Он встал на четвереньки, и готов был сбросить Решата со второго яруса, но тут я вмешался: когда друг в опасности, выбора не бывает. Я схватил левую руку и ногу провокатора, - бить его все-же не решился - и так держал во время драки. Решат схватил левой рукой его за ворот, а правой за мошонку, и резко рванул вверх. Раздался истошный, гортанный вопль. Решат рванул еще раз. На сей раз вопль, казалось, пошел не из горла соседа, а откуда-то из глубины его тела, то ли из живота, то ли из самой мошонки.
В этот момент к нам подошел наш общий с Решатом приятель по имени Толя. С высшим образованием, интеллигентной речью, по профессии инженер-строитель, он был известный бандюга, отбывавший третий или четвертый срок. Он пользовался большим уважением среди заключенных.
- Прекратите немедленно, - сказал он, обращаясь ко мне и Решату. – Сейчас прийдут кумовья и вам не расхлебать эту кашу.
Гнев Решата остыл. Он спрыгнул на пол, вернулся на свою койку и лег, сжимая челюсти от гнева. В бараке сгустилась мелодраматическая тишина – все ждали продолжения. Через минуту уголовник, которого потрепал Решат, очухался от боли.
- Я отдуплюсь, - заявил он не очень уверенно. Решат приподнялся на локте, готовый снова ринутся в бой и разорвать придурка на части. Я знал Решата хорошо по предыдущим инцидентам. Из мягкого, интеллигентного человека он в одно мгновение превращался в необузданного зверя. Это происходило с ним крайне редко и, как правило, в ответ на личные оскорбления или оскорбления его многострадального народа.
Опять вмешался, на наше счастье, Толя. Он подошел к придурку и сказал: - Заткнись. - Тот лежал бледный, держась обеими руками за свое богатство между ног, с выражением неземной скорби на лице. Толя подошел к нам и сказал: - Проветритесь, пока все не уляжется.
В бараке возобновился гул скучного лагерного трепа. Мы с Решатом вышли из барака. Губы его тряслись от гнева. Он не мог говорить.
Все, в конечном итоге, обошлось без последствий. Все знали, что играть в эти игры с Решатом опасно. Слишком большой был риск для жизни.
Решат был рыцарь без страха и упрека во всем: в своей политической – диссидентской деятельности, в повседневной жизни, и в столкновениях с лагерным отребьем. Он навсегда останется в памяти Крымских татар как один из лучших представителей крымского народа.
