Андреевич (Буренкова) Вера Самсоновна

«Три года оккупации»

«Когда началась война, мне было 11 лет. Отца сразу призвали на фронт. Дома остались мама, старшая сестра 15-ти лет, и младший брат, которому было 5 лет. Когда в деревню пришли немцы, было очень страшно, мы сидели по домам и старались никуда не выходить. Немцы сразу же начали молодежь угонять в Германию на принудительные работы. Чтобы этого избежать люди стали уходить из деревни и прятаться в лесу. Постоянно немцев в деревне не было, поэтому наблюдали за дорогой, когда они ехали, сразу бежали прятаться в лес. Сидим под лапками елей и слушаем, как они ходят, на своем языке разговаривают.

Осенью все побросали свои дома и перебрались жить в лес. Построили землянки, привели с собой коров. Так жили где-то около месяца. Потом немцы стали делать облавы, чтобы выгнать из леса мирных людей и партизан. Длилась облава три дня. Все это время мы бегали по лесу. Облаву немцы начинали утром, но к вечеру из леса уходили, боялись партизан.

Когда уходили из землянки, мы свою корову отвязали и пустили в лес. Но другие наши соседи оставили привязанными в надежде, что немцы наше место не обнаружат. В соседней с нами землянке жили беженцы из деревни Заборье – Кирилловы. За день до облавы жена родила девочку, когда началась облава, они решили оставить малышку в землянке. И уже отошли, но мать не выдержала, сказала мужу: «Роман, вернись, забери дочку!». Так и бегали все это время с новорожденной дочкой.

Некоторые строили землянки и прятались не очень далеко от края леса – за 2–3 км. Те люди не успевали убежать от немцев. Когда их догоняли, то мужчин расстреливали на месте, а женщин и детей угоняли в д. Машково, дальше гнали через д. Городище в г. Шклов, а дальше куда, я не знаю. Наверное, куда-то в лагеря.

Наши землянки находились в глубине леса. Поэтому мы успели убежать. Началась бомбежка. Бежали и по лесу, и по болоту, от взрывов прятались под вывороченными деревьями.

Вечером вернулись к своим землянкам, проверить, что там и как. Когда пришли к землянкам, то заметили, что немцы нашли наше место. Коров, которые были привязаны, всех забрали. А в ту землянку, где хотели оставить новорожденную девочку, немцы бросили гранату, и взорвали ее.

Когда мы убегали от облавы, мой дядя, Емельян Буренков, с которым мы жили в одной землянке, спрятал своих троих малолетних детей под елочкой – мальчика Ваню (6 лет), дочерей Марусю (3 года) и Настю (2 года) и сказал им, чтоб сидели тихонько и ждали, пока он придет. Когда немцы нашли наши землянки, то обнаружили и детей. У старшего Ивана немцы спросили: «Где твой отец, на войне?» Он ответил: «Да, на войне!». Тогда один наставил на них автомат, чтобы расстрелять, а другой немец остановил его, махнул рукой, и они ушли. Так они и сидели под елочкой, пока не пришел отец. Когда мы пришли к землянкам, то услышали, что в лесу недалеко ревет наша корова. Стали ее звать, она и пришла. Мама подоила ее и напоила всех детей молоком. Собрали, какие уцелели пожитки, и пошли ночью в д. Ново-Черневка. Остальных два дня от облавы мы прятались там. В деревне нас приютил в своем доме местный житель Шашков Евдоким. Через три дня его соседка стала кричать, чтобы он нас выгонял, так как приедут немцы и постреляют их всех из-за нас, потому что прячем.

Мы пошли в д. Заборье, но деревня была пустая. Все люди тоже прятались. Тогда мы пошли в д. Черневка, где жили у двоюродной сестры нашей мамы – Латушкиной Просковьи. Жили мы там около 2-х недель, потом стали украдкой ходить в свою деревню – Белую, чтобы узнать, есть ли там немцы или нет. К зиме мы перебрались в свои дома, днем сидели тихонько, а ночью топили печки, кормили корову, готовили еду.

Через некоторое время немцы все равно узнали, что мы вернулись в деревню. Приехали и забрали корову.

В поселке Шпульники было несколько боев немцев с партизанами, много поубивали. Несколько домов было сожжено, в них сгорели люди, больные тифом. Когда их хоронили, я бегала на кладбище. Обгорелые, черные трупы заворачивали в ткань и закапывали.

Три года до 1944-го мы жили то дома, то прятались в лесу, то ходили по другим деревням.

Зимой 1943-1944 гг. мы жили в своих домах в д. Белая. Наши войска уже начали наступление и стали гнать фашистов. Осенью 1943 г. советские войска освободили Дрибин, фронт остановился на реке Проня. На всю зиму до весны наступление остановилось.

С наступлением наших войск в 1944-м те, кто служил у немцев «полицаями», пошли прятаться в лес. Когда они ночью приходили в деревню, было очень страшно. К нам ворвались полицаи ночью и стали требовать: «Подавай соль, сало, хлеб, самогон». Мама сказала, что нет у нас ничего. Тогда один из автомата выстрелил в потолок, так и остались дырки от пуль. Мою сестру заставили лезть в погреб и доставать еду. Соль у нас не нашли, а что нашли из продуктов, забрали. Днем еще было нормально, а как только наступала ночь, тряслись от страха.

Приходили к нам партизаны, тихонько постучат в окно, мама выглянет. Они попросят что-нибудь поесть. Поедят и спросят: «Может, что с собой дадите?». Мама вынесет хлеба, они немного возьмут, а остальное скажут, оставить себе и детям.

Где-то в начале мая 1944 года в д. Белая приехали немцы и стали выгонять нас всех из домов и погнали в д. Пудовня. Там нас расселяли по домам, некоторые жили в здании школы. В домах жили по 2–3 семьи. Туда немцы согнали людей из всех деревень от Дрибина до Пудовни.

Прожили мы там около месяца. Ходили по деревням Русенка, Горянщина, Василевичи, Доманы, просили милостыню – голодно было. Помню, что лучше, чем где, нам подавали в Горянщине. Давали, кто что может: свеклу, зерно, картофелин несколько, немного хлеба. Зайдешь в дом скажешь: «Подарите, что ласка», кто давал, а кто и ничего не даст, скажут, что ничего нет.

За неделю до наступления советских войск немцы сожгли нашу Белую. Подожгли все постройки, какие только где были. Даже если далеко возле речки стояли бани или гумно – все поджигали факелами. Наш дом папа построил перед самой войной из сосновых бревен. Поэтому говорили, что горел он страшнее всех, все трещало, валил черный смоляной дым.

Всех людей, согнанных в д. Пудовня, немцы хотели уничтожить. Но наступление советских войск было таким стремительным, что немцам стало не до нас. Когда немцы стали отступать, мы спрятались. Сидели в яме от старого погреба, было нас там несколько семей, может человек 20 или больше. Сидим, прижавшись друг к другу, а наши «хотульки» лежали под большим вязом, который рос рядом с ямой. Кругом рвутся снаряды, один разорвался возле вяза, и посекло всю одежду в «хотулях», но нас никого не задело. Сидим и слышим, что движется какая-то техника, а выглянуть страшно. Потом мужчины стали выглядывать, смотрят, что едут на лошадях и мотоциклах с красными флагами.

Из других окопов стали вылезать люди и обниматься с солдатами. Вышли из ямы и все мы. Солдаты сказали, чтобы шли назад в д. Углы. Когда мы вышли из ямы и пошли назад в свою деревню, то туда попал снаряд.

Шли мы через лес домой, а солдаты шли в сторону Пудовни. К нам подошел советский солдат, поднял младшего брата Мишу на руки и сказал, что где-то и у меня тоже двое детей, не знаю, живы ли они. Потом принес нам немного сахара, хлеба и консервы. Пришли мы в д. Заборье и стали жить там. Пустили нас в дом добрые люди. Жило нас в доме три семьи. Зиму 1944–1945 гг. мы жили в Заборье. А летом стали отстраивать свою деревню. Чтобы построить маленький домик, возили из леса бревна на себе. Лошадей не было, так что и лес на себе и плуг на себе и борону. Но, как бы тяжело нам не было, мы знали, что война закончилась».

Записано Галиной Николаевной Гурской, библиотекарем Черневской библиотеки-филиала